Так, о чем я говорил?.. Колбасы... чиханье... сыры... рамамаба-хару-мамбуру... А, вспомнил!

Так вот, булочная – она потому булочная, что в ней булки продаются. (Булка не в смысле булки, а в смысле единица хлеба. Любого. Как до сих пор и называется во многих городах России, не потерявших в угоду либерально-атлантическому Западу своей национальной идентичности. Только в Москве, периодически щеголявшей своей особостью, употреблялись такие идиомы, как буханка, крендель, жаворонок, сайка... А некоторые старики, хранители русской старины, называют отдельные произведения пекарного искусства французским словом «батон». Не тот батон, который батон, а такая длинная хлебная палка, которая по-французски и называется «батон», что в переводе на русский означает «палка». Только давайте обойдемся без примитивной остроты типа: «Что ж, значит, сегодня ночью я кинул три батона». Вот этого не надо. Не люблю. Не в смысле кидания, а в смысле шуток. Тьфу ты, падла, не удержался...) И другие продукты – от лукавого. От какого лукавого?.. Правильно думаешь, земеля...

Ну сами посудите, мог ли я не зайти в булочную? Не мог. А раз не мог, то и зашел.

Директором этой булочной был мой знакомец, с которым я как-то выпивал на карусели около дельфинария на Мироновской улице. Он сам приезжий. Лимита. Которая в Москве... Но об этом как-нибудь потом. И приходился дальним родственником зампреду нашей управы – лимите во втором поколении. Но об этом потом. Мой знакомец появился в Москве где-то в начале тучных нулевых, сразу после лихих девяностых, как он рассказал мне, слегка ошалев после второй бутылки. (Около дельфинария скамеек нет, поэтому мы выпивали на жирафе и на самолетике. А кто ж вам даст бесплатно выпивать на жирафе и самолетике? Никто. А кто ж будет не за х... платить за карусель? Вот он слегка и ошалел от вращения. В сочетании с водкой. Жуткий ерш!) В Москву мой знакомец прибыл из-за недоразумений, возникших у него в городе Бийске по поводу собственности в лице бийского магазина «Хлеб», и стал московской лимитой в третьем поколении. Второе поколение в лице зампреда нашей управы тормознуло приватизацию булочной, превратив ее в ГУП (государственное унитарное предприятие) «Булочная» и назначило третье поколение ее директором. С обязательными поставками хлеба из пекарни, принадлежащей зампредовской сестре, уволенной из одной конторы из-за недоразумений с чеченскими авизо. Когда она вернулась по УДО, ее брат и приватизировал для нее пекарню. А так как ее хлеб ни одна булочная не брала, потому что хлебопеками у нее работали другие региональные родственники зампреда, у которых на родине возникли недоразумения разного характера, то хлеб был не совсем хлеб и его никто не покупал. Тем не менее его пекли, потому что в пекарне должны печь, а в булочной должны продавать булки. Но! Чтобы оба-два предприятия приносили какую-никакую прибыль, большую часть хлебопекарни и булочной сдали в аренду под массажный кабинет, фитнес-клуб, СПА, солярий и фельдшерский пункт по липосакции некоей госпоже Аверкиной, по странному совпадению – дальней родственнице зампреда управы, у которой в городе Судженске возникли недоразумения по нецелевому использованию помещения детского сада в качестве мужской сауны.

Я вошел в эту булочную и двинулся к прилавку.

– А дверь кто за тебя закрывать будет? – услышал я, и душа моя полетела к Богу. В неземные дали, куда усвистели мои детские, юношеские и другие предшествующие старости годы. От внезапно нахлынувшего незаслуженного счастья сердце затрепетало в груди... Сердце мое, старое, усталое сердце мое... – Я кому сказала?! Олух царя небесного...

«Православная», – радостно подумал я и закрыл дверь.

– А где...

– Ушел.

– А когда вернется?

Не то чтобы меня это сильно волновало. Просто хотелось попрощаться перед путешествием в центр Москвы.

– Через три года. Общего режима.

– За что? – бестактно спросил я, хотя ответ мне и был известен.

И православная тут же его подтвердила.

– Недоразумение, – пожала плечами она.

Купленная мною булка, как и следовало ожидать, оказалась черствой. Мерцательная аритмия мешала ее жевать. Булка прилипала к зубам и всячески отказывалась двигаться дальше. Так что от укуса до проглота прошло минут пять. Да и падала она по пищеводу как-то в рапиде. Если так дело дальше пойдет, то наружу булка выйдет на следующей неделе. Но я все равно был счастлив. Встретить в Москве государственную булочную – это все равно что встретить на Венецианском биеннале ломового извозчика. Или заказать в амстердамском кафе чай с малиной и услышать в ответ:

– С малиной нет. Могу предложить с черносмородиновым листом, ваше превосходительство.

И вкус французской булки... Как упоительны в России вечера...

С этими мыслями я остановился и закурил сигарету «Золотая Ява» суперлайт. Табак в ней ничего, но ничего общего с амстердамским! Куда усквозили мои секс, наркотики, рок-н-ролл? Куда уходит детство, в какие города?.. Ну уж точно не в Амстердам. Стоп, наркотикс, наркомано, стоппо!

Я стоял на углу Ткацкой и Окружного проезда. С тем, чтобы малой кровью пересечь его, нырнуть под мост, прошагать еще двести метров и добраться до метро «Партизанская». Далее везде.

Окружной проезд тянется параллельно Окружной железной дороге. Именно поэтому он и называется Окружным. Или, наоборот, Окружная железная дорога называется так по имени Окружного проезда. Из-за этого возникают сложности. Тут жутко интенсивное движение и помимо светофора очень часто стоит мент гаишного содержания. Он регулирует автоматику светофора, которая реагирует на интенсивность дорожного движения. Любая автоматика советского происхождения регулируется вручную. Без этого нельзя.

Вот, к примеру, едет по Окружному проезду какой-нибудь олигарх на праворульном «Ниссане». Перед ним, как когда-то пел вечно юный Леонтьев, был светофор зеленый. Он въезжает под светофор, и тут мент гаишного содержания врубает красный. Олигарх, сука такая, платить не хочет. Начинается разборка. А между прочим, из-под моста едет автотранспорт. Ему же мент гаишного содержания зеленый врубил. И под мост с противоположной стороны тоже едет автотранспорт. То есть должен ехать, потому что впереди идущий «жигуль» уже нераспознаваемой модели застрял на перекрестке. За его рулем сидит пожилой мужик и недоумевает: куда, ёптыть, делся желтый свет? Он, может быть, с войны за рулем и привык, что между красным и зеленым, и наоборот, должен быть желтый. А тут желтого нет. Он такого бардака отродясь не видел. Для мужика это потрясение основ. Это почти что немецкие танки на Красной площади. Наши танки на Красной площади – это куда ни шло. Но немецкие!.. И он стоит, не понимая, что ему делать... От безысходности он начинает гудеть, со слезой в гудке требуя Сталина. И все начинают гудеть.

На перекрестке начинается полноценная жизнь. Какие-то мальцы предлагают переходники от чего-то к чему-то. Малоценная старушка продает стаканами какую-то мурцовку и редиску поштучно. Безногий в камуфляже на винтажной тележке на подшипниках гнездится посредине пробки и под гармошку поет: «Я был батальонный разведчик, а он – писаришка штабной. Я был за Россию ответчик, а он спал с моею женой», а мелкий пацан собирает с водителей башли, угрожая в противном случае помыть ветровое стекло. И мент гаишного содержания тоже собирает башли, угрожая межумочной консервацией состояния светофора. И все ему дают! А куда денешься? Только олигарх на праворульном «Ниссане» не дает, а требует у мента гаишного содержания документы, Которых у того нет. Потому что это даже и не мент, а лже-оборотень в погонах, пользующийся нашей всеобщей доверчивостью. Олигарх говорит, что сразу распознал вражину, потому что во время работы в СМЕРШе и не таких навидался. Потом он монтировкой отрихтовал лже-оборотня, отобрал у него башли и вручную рассосал пробку, объяснив мне, что однажды он это уже делал на Курской дуге. Техника была немного другая, но суть та же самая: не беспредельничай на дороге. И уехал. Но башли, награбленные у народа, не вернул. Олигарх, он и есть олигарх, хоть и из силовых структур.