Поели мы плотно. Очень плотно. Я так даже перепрыгнул через две весовые категории. Французские шеф-повара, приезжающие к нам за длинным евро и получив его, говорят, что русские (не этнос, а нация) не знают толка в изысканных блюдах. Русским, с легкой брезгливостью говорят французские повара, нужны большие порции каждого блюда. Они кусочку птимтика под соусом из разогретого хнума с двумя семечками арграна под взбитым бом-бим-брамселем общим весом восемнадцать с половиной унций предпочитают кусок мяса в шестьсот граммов с жареной картошкой. И это в качестве десерта. Французам трудно понять нацию, голодающую веками. Потому что, что бы там ни говорил Говорухин о России, которую мы потеряли, жратвы никогда не хватало на всех. И отсутствие пищи материальной компенсировали пищей духовной. А это уж каждому свое: кому – севильский цирюльник, кому – сибирский. И французы никогда не поймут сакрального значения еды для русского человека. Народ, для которого во время войны проблема заключалась в отсутствии фуа-гра, а «Pater noster» был формальным бормотанием, никогда не поймет народ, для которого слова «Хлеб наш насущный дай нам на сей день» стали плотью. Физической и Христовой. И ими мы выжили в веках (не этнос, а нация).

А потом мы поговорили о том о сем. Ну в основном кто, зачем, почему и когда в Москве. В России это имеет громадное мистическое значение. Я не встречал ни одного приезжего, который бы не относился к Москве без искренней ненависти. Первые пару-тройку месяцев. Через пару-тройку месяцев он с такой же искренней ненавистью относился к тем, кто приехал только что. А через два-три года какой-нибудь рязанец, прикупивший комнатку в Мытищах, спрашивал у приехавшего к нему племянника, где, собственно говоря, находится эта гребаная Рязань. А на вопрос, откуда он родом, с недоумением отвечает: «Как откуда? Из Москвы, – и с непоколебимой уверенностью добавляет: – Коренной».

Так и мои соратники по чебурекам и «Путинке» были коренные москвичи. Как я уже говорил, из Азербайджана, Иванова и из города Бельцы. А фиктивный Распутин вообще обретался в Москве с незапамятных времен. Его дед с бабкой правдами и неправдами прибыли в Москву в тридцать третьем году из деревни Крутеево Курской губернии. Скорее всего, неправдами, потому что во время голодомора людишек из сельских местностей в города не пускали. Не для того у них хлеб в селах отбирали, чтобы они потом его в городах ели. А вот в качестве пайки на Беломорканале, Москве–Волге, Магнитке – милости просим. Ковать индустриальную мощь нашей державы. Тем не менее распутинские дед с бабкой как-то в Москву проникли и пустили здесь корни. И пошел от них род: банщики, вахтеры, старшины сверхсрочной службы... А вот он, Распутин, выбился в официанты. Сыт, пьян и нос в табаке. Дети?.. Конечно. Как же без детей?.. Сынок... в Курской губернии. Мэр города Крутеева. Он тудое вместе с Руцким приехал. Так что Григорий Ефимович самый что ни на есть коренной москвич.

Хачик... А что Хачик? Его предки уже почти двести лет в Москве хурмой торгуют. Полгода у себя в Нахичеванском районе ее выращивают, полгода в Москве ею торгуют. Поэтому Хачик – полукоренной москвич.

Нина Владимировна – коренная москвичка на три четверти. Потому что полгода она работает у Хачика продавщицей хурмы и женой, а полгода – у сменщика Хачика Гоги из-под Кутаиси. Продавщицей кинзы и тоже женой, но на полставки. Другие полставки он платит Марине из Полтавы, которая работает у него еще и продавщицей тархуна. Вот и получается, что Нина Владимировна москвичка на три четверти.

А Микита из города Бельцы, мне кажется, не совсем коренной москвич. Ну и что, что он Ленина видел? Он же его в Мавзолее видел. Внутри, а не на! А вообще-то если человек называет себя коренным москвичом, то и хрен с ним. Кого это колышет? Он что, у нас работу отнимает?.. Гадит на наших улицах?.. Живет в нашем доме?.. Нет. Он за нас работает, он наше дерьмо с наших улиц убирает, он наши дома строит. Так пусть и считается коренным москвичом. А мы, считающие себя хозяевами Москвы и ревностно охраняющие этот статус, никакие не хозяева. Потому что настоящие хозяева никогда бы не позволили сделать с Москвой то, что с ней сделали ее господа. Те, кто ее разграбил. Те, кто украл у Москвы арбатские переулки, замоскворецкие дворики, Манежную площадь, площадь Киевского вокзала, снес старые церквушки и впарил нам вместо них памятник Петру, ненавидевшему Москву, уродливые каменные фаллосы бизнес-класса, вонючий канал у Кремлевской стены с бетонными ублюдками, муляж храма Христа Спасителя и прочую херню, от которой настоящие москвичи блюют трансгенными продуктами. Вот те, кто это с Москвой сотворил, и есть подлинные хозяева Москвы. Точнее, не они, а их деньги. Большие деньги. Очень большие. Из которых они делают еще бо́льшие деньги.

Так что, коренные москвичи с ХIХ века, не обольщайтесь: хозяева Москвы не вы, не мигранты – легальные и нелегальные. Хозяева Москвы – Очень Большие Деньги, кому бы они ни принадлежали. Но нам они не принадлежат. Это к экстрасенсам не ходи.

Мы разошлись. Кто – по своим рабочим местам, а я – к центру Москвы. И путь мой лежал через Измайловский вернисаж.

И вот, приятственно отягощенный «Путинкой» и чебуреками, расслабленно бреду к вернисажу. Чтобы после удовлетворения телесной середины, порадовать душу созерцанием выдернутыми из привычного состояния предметами быта и искусства, стремящимися приобрести нового хозяина. Уважаю созерцание. Как говорил один философ, созерцание – это одна из составляющих познания. Всю свою жизнь я придерживался этой точки зрения, хотя и не подозревал о ее существовании. Еще в школе мне значительно приятнее было созерцать графическое изображение теоремы Пифагора, нежели пытаться доказать ее. Меня вполне удовлетворяла сущность этой самой теоремы: «пифагоровы штаны во все стороны равны». За этой формулой открывался бесконечный мир всеобщего равенства штанов. Насколько это звучит красивее сухой формулы: «Квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов». Или наоборот. Сплошная сухость мысли и безрадостность души. А «пифагоровы штаны...» – это красиво... Это спасет мир, как сказал один эпилептик. Очень правильно сказал. А как увидишь красоту без ея созерцания?.. Никак. Вот я и спасаю мир полнейшим приятием пифагоровых штанов, равных во все стороны света, и не приемлю «С квадрат равен сумме квадратов А и В».

Плата за созерцание составляла десять рублей. Столько же стоил один носок у торговки рядом с кассой. Ну вы меня уже достаточно хорошо знаете, чтобы понять, что я хоть и не сразу, но отверг мысль о покупке одного носка и заплатил десять рублей одной купюрой за вход в царство прекрасного.

Прекрасное ждало меня сразу же за входом. Справа под навесом, призванным оберегать прекрасное от возможного дождя и снега (мы же не в Сахаре живем), лежали оконные шпингалеты, дверные ручки, дверные же замки, гвоздодеры и, конечно же, гвозди. Ибо на хрена гвоздодеры, если нет гвоздей? Также имелись непонятные латунные пластины разной формы с дырками под шурупы и, конечно же, шурупы. Ибо на хрена дырки под шурупы, если нет шурупов? Вся эта красота лежала в идеальном порядке, навевавшем мысль об аракчеевских поселениях. И за каждым предметом скрывалась частица истории нашей великой державы. Крутя в руке медную дверную ручку с тигровой мордой, я живо представил парадный подъезд, куда по торжественным дням, одержимый холопским недугом, целый город с каким-то испугом подъезжает к заветным дверям...