Даней никогда не было и никогда не будет любовных отношений.

Она снова фыркает.

И все же не удерживается от вопроса:

– Сексуальных тоже, я надеюсь?

Я улыбаюсь. Обезоруживаю ее своей открытостью.

– Для меня секс и есть любовь. Без любви близость недопустима.

И как назло, именно в этот момент за моей спиной слышатся шаги. Я пытаюсь не паниковать раньше времени, но когда оборачиваюсь и вижу Сашу, все равно вздрагиваю. Он застывает передо мной. Смотрит, будто сказать что-то собирается. А у меня в этот момент – жар, мурашки, тахикардия и острый недостаток кислорода.

– Хм… Жаль, принцы, королевы и короли не такие высоконравственные, как те, кого они посчитали недостойными себя, – не удерживается от шпильки Рина.

По крайней мере, звучит это именно как укол, который должен задеть Георгиева. А ранит по итогу меня. Чтобы скрыть это, резко от него отворачиваюсь. Пока поправляю шары, Саша, хвала Богу, уходит.

– Хочешь, я тебе помогу? – шепчет Рина, едва мы снова остаемся вдвоем.

– В каком смысле?

С непониманием смотрю в горящие глаза самой дерзкой девчонки Чарушиных.

– Вернуть его! – стреляет глазками куда-то мне за спину. Догадываюсь, что в сторону Саши. Она ведь, как и все, в курсе, что я была в отношениях только с ним. – Это будет легко. Надо просто…

– Нет, – выпаливаю несколько взволнованно. Сглатываю и с трудом перевожу дыхание. – Мне не нужно его возвращать!

Рина тотчас сникает. Но… Азарт – дело заразительное. Она гаснет, а я уже загораюсь. Приходится заново себя убеждать, что в нашем с Георгиевым случае никакой надежды на воссоединение нет.

Я его никогда не прощу, а он – никогда мне не поверит.

Во время основной части праздника мы узнаем, что у Лизы с Артемом будет мальчик. Они счастливы до слез, будто только его и ждали. Я радуюсь за сестру, хотя сама от этой темы крайне далека. Наличие пятерых младших сестер, о которых нам с Лизой приходилось заботиться, будто о своих собственных детях, напрочь отбило охоту к детопроизводству. Знаю точно, что никогда не захочу стать матерью. Но при этом готова любить племянника.

– Отлично, что это мальчик! – восклицаю, пока обнимаю сестру. – Хоть я сама о них ничего не знаю, уверена, что ваш сын будет настоящим мужчиной. Как его потрясающий отец – Чара Чарушин, – со смехом целую зятя в щеку. – И его не менее прекрасный дед – Артем Владимирович, – отвечая на объятия Лизиного свекра, без какого-либо дискомфорта прижимаюсь к его груди. Этот человек – отец всем отцам. Он готов не просто всех детей Вселенной теплом окутать, кажется, способен объять весь мир. – Мамочка Таня, – обнимаю его чудесную жену.

Разделять радость в этом доме – норма. Никто не стесняется и не зажимается. Даже Данька рядом с Чарушиными сияет, как новогодняя елка. Озвучиваю ему это, едва отходим к столам.

– Сейчас и ты засияешь, Соня-лав, – заявляет он. – Дай только тебя напоить.

Это все, конечно, шутки. Я говорю, что не хочу ничего, кроме сока, и Даня не настаивает. Веселиться нам это не мешает. После застолья мы действительно идем к морю. Я сама всех зову. На берегу скидываю босоножки, чтобы намочить ноги. Но на первой же волне визжу от холода.

– Да нормальная вода! – уверяет всех Шатохин, раздеваясь до трусов и умышленно нас всех забрызгивая. – Че вы за неженки такие? Скидывайте шмот! Погнали!

– Я скорее умру, чем туда войду.

– Ты бросаешь мне вызов над бессмертием, Соня-лав! – выкрикивает Даня.

Несмотря на все громкие протесты, закидывает меня себе на плечо и затаскивает на глубину, чтобы по итогу бросить в воду прямо в одежде.

– Какой же ты невыносимый! – выпаливаю я, едва успев вынырнуть и отплеваться. Но смеюсь при этом. Конечно же, смеюсь. Впервые за долгое время чувствую себя свободной и беззаботной. Душевные раны по-прежнему болят, но это не мешает мне кайфовать от жизни. – Дурачок! Не брызгайся хоть… Дай отдышаться! Даня! Мне холодно… Боже…

– Чтобы согреться, нужно двигаться, – смахивая воду с волос, игриво подергивает бровями. – Активнее, Соня-лав.

– Я двигаюсь… – смеюсь и снова визжу. – Только не трогай меня! Щекотно!

Несмотря на прохладу, круто проводим с Шатохиным время. Чуть позже к нам присоединяются Фильфиневич, Лия и сестры Чарушина. Лиза же с Артемом и Бойки со своей малышкой, погуляв вдоль берега, возвращаются в дом.

Сашу я теряю из вида. Очевидно, он окончательно заскучал и уехал.

И снова эти двойственные чувства – облегчение и огорчение. А еще жгучая ревность. Ведь он оставил друзей и полетел к своей Владе.

– Так, с кем ты в Киеве живешь? – допытывается Шатохин.

– С другом, – улыбаюсь я.

Он хмурится, будто бы удивлен.

– И как этого друга зовут?

– Габриэль.

– Ты такая фантазерка, Соня-лав! – выталкивает вдруг Даня возмущенно, заставляя меня рассмеяться. – Что еще за мушкетер? Я не верю, что ты с кем-то живешь!

– Это мой кот! – ору, когда он начинает щекотать.

– Кот? – изумляется. – Зачем тебе кот?

– Затем, – отрезаю сипловато.

И Шатохин понимает то, что я не могу озвучить.

Кот спасает меня от одиночества. Вот какой на самом деле является моя жизнь в Киеве.

– С кем ты его оставила? – спрашивает уже тише.

– Соседку попросила заглядывать. Там милая старушка. Если приедешь, познакомлю. Будешь от нее без ума.

Он воспринимает мои слова как-то превратно и морщится.

– Я не по старушкам, соррян.

– Боже, Даня!!!

– И не по котам.

– Даня…

– Я молодых писюх люблю, – выдает и косится на Рину.

Та ему средний палец выкатывает и уплывает к берегу.

– Ну, бля… – вдыхает Шатохин.

И бросается за ней.

Пару секунд, и нас всех оглушает визг настоящей Чарушинской кобры, как ее называет сам Даня.

– А что с мушкетером нашего принца? – якобы легкомысленно ерничаю немногим позже, когда уже идем всей толпой домой. – Почему он ее не берет к друзьям?

– Ты про Машталер? – не сразу врубается Шатохин.

– Про нее.

Данька позволяет себе заржать.

– Так, а на хуя она тут нужна? Гонишь, что ли? Нет, ты серьезно?

– Ну, серьезно-серьезно… – хохочу ему в тон.

Шатохин мотает головой.

– Никогда он