– Ну ты чего молчишь-то? – толкает меня плечом Кузнецов. – Спрашивай еще что-нибудь. О своей будущей жене я могу говорить часами.

Оно и видно, ага. Глаза его горят каким-то лихорадочным светом, а на губах опять придурковатая улыбка. Но лучше и правда что-нибудь спросить, не сидеть в тишине.

– А по внешности будут пожелания? – Я надкусываю первую попавшуюся булку и замираю: вкуснотища.

– Так-так, – Кузнецов ненадолго задумывается, потом с интересом смотрит на меня. – А ты можешь встать ненадолго?

– Могу, – я выбираюсь из-за стола с булкой в руке.

– Ну вот смотри, – тянет Кузнецов, оглядывая меня. – Мне нужна женщина совсем другой комплекции. Ты слишком худая и костлявая. На диетах, поди, сидишь?

– Василий, – хмурюсь я. – Ближе к делу.

Он обрисовывает руками мои бедра.

– Мне вот надо, чтобы здесь пошире. И здесь! – Его руки смещаются в сторону моей груди. Я их на всякий случай отпихиваю.

– Понятно, – говорю я и снова плюхаюсь за стол.

Кузнецов делает круг по кухне, возбужденно размахивая руками:

– Мне нужная крепкая, молодая девка. Такая, чтобы во время беременности на рыбалку со мной ездила, а не стонала в углу в обнимку с тазиком.

– Ага, запомню, – киваю я. Мне еще бабушка в детстве говорила: с сумасшедшими не спорят.

– И еще у меня одно пожелание есть, – Кузнецов подходит ближе и зачем-то ерошит мои волосы. – Хочу, чтобы у нее коса была. До пояса.

Я незаметно отодвигаюсь: не люблю, когда вот так беспардонно лапают.

– Вот зачем вы, женщины, стрижетесь так коротко? – говорит Кузнецов с осуждением косясь на мою прическу. – И краситесь еще в этот ужасный пошлый цвет?

– Ничего он не ужасный, – возражаю я, откладывая булку. – У меня от природы похожий. Я всего на пару тонов осветлилась.

– Вот моя краситься не должна, запомнила? – Кузнецов придвигается, нависает надо мной. – Я люблю, когда у женщины все натуральное. – Он опускает глаза вниз и получается, что заглядывает прямо в вырез моей майки.

Я от такой наглости впадаю в легкое оцепенение, но уже через пару секунд беру себя в руки и прикрываю вырез ладонью.

– М-да, грудь мне точно побольше надо, – хмуро констатирует Кузнецов. – На пару размеров. У тебя единичка?

Кажется, я краснею. Вот уж на редкость хамское создание мне досталось от Борисовича. Как такого женить вообще? Не удивительно, что он ко мне обратился: нормальные женщины явно разбегаются от него с визгом.

Но может, он не совсем неадекват, просто пьяный? Может, к вечеру он придет в сознание и умерит аппетиты?

Я снова поднимаюсь из-за стола:

– Хорошо, Василий, я все поняла. Дальнейшие детали обсудим завтра-послезавтра, сначала мне надо обдумать всю полученную информацию.

Он присаживается на стол, прямо между тарелками, и недовольно морщится.

– Нет, ты ничего не поняла, Таня. Я хочу, чтобы ты посвятила работе со мной все свое время. Я хочу, чтобы ты переехала ко мне и сопровождала меня на работе. Мне надо закрыть вопрос с женой в ближайший месяц, но я человек занятой. Мы будем обсуждать мою личную жизнь каждый раз, когда у меня будут появляться свободные минутки.

Я чувствую, как во мне все закипает. Да что этот гусь о себе возомнил? Он правда верит, что я буду бродить за ним тенью с блокнотиком и с подобострастием внимать каждой его новой придури? Да ни за что!

– О переезде к вам не может быть и речи! – гневно заявляю я ухмыляющемуся Кузнецову. – И у меня есть другие проекты, которыми нужно заниматься параллельно с вашей женитьбой.

– Откажись от других проектов. Я хорошо заплачу.

– Нет. Я не могу их бросить без ущерба для репутации

Кузнецов подцепляет с блюда кусок сала и, отправив его в рот, задумчиво разжевывает.

– Кажется, у Сереги в фирме тебе ничего не светит, – припечатывает он чуть погодя. – Душная ты, Танчик. И нерасторопная.

Мне хочется надеть ему на голову миску с недоеденным оливье, но я сдерживаю себя.

– Значит, поищите себе другого специалиста, – с гордым видом говорю я. – И велите своим людям отвезти меня домой.

– С какого перепуга? – ухмыляется он. – Они не таксисты вообще-то. Не хочешь на меня работать – сама до дома добирайся.

У меня сдают нервы. Я беру со стола стакан с компотом и выплескиваю его в лицо Кузнецову. Он смотрит удивленно, темные капли красиво сбегают по его небритому лицу.

– Ты больная?

Я немножко жалею о содеянном.

– Извините, – бормочу я. – Я не специально. Я с детства неуклюжая.

Он находит салфетку, вытирает лицо, а я пулей выбегаю из кухни в холл.

И что мне теперь делать? Я не могу добираться домой в пижаме: на трассе меня примут за какую-нибудь ночную бабочку, и тогда проблем не избежать. А силы у меня на исходе – еще одного приключения моя нервная система просто не переживет.

Седьмое чувство, впрочем, подсказывает не раздумывать, а быстрей покинуть дом. Я его слушаюсь.

Выйдя на крыльцо, обнаруживаю там давешнего старичка. Выглядит он довольно дружелюбно, располагает к себе. Ой, а может, удастся его разжалобить?

– Дяденька, миленький, – блею я, сложив руки в молитвенном жесте, – вызовите мне такси. Пожалуйста!

Он смотрит на меня задумчиво, чешет в затылке.

– Мне надо в город, – объясняю я. – Домой.

Старичок разводит руками:

– У меня нет телефона. И вообще мне не велено с тобой разговаривать.

Мне хочется, как в детстве, затопать ногами. Вот же противный старый хрыч! Вообще, все они тут противные подобрались.

– А может, вы дадите мне какую-нибудь кофту? – Я снова заглядываю в глаза старичку с жалобным видом. – Я потом пришлю ее обратно с курьером. И брюки бы мне не помешали.

Его лицо чуть смягчается, взгляд светлеет.

– Ладно, подожди тут, – говорит он и уходит куда-то за дом.

Я приободряюсь. На улице, к счастью, уже рассвело, солнце вовсю пригревает. День явно будет погожий, и, возможно, я доберусь до дома без приключений. Мне бы только одеться.

Старичок возвращается обратно с оранжевой жилеткой в руках.

– Держи! От рабочих осталось.

Я сглатываю. Надеюсь, он не имеет в виду, что рабочих тут где-то и прикопали? Впрочем, лучше не уточнять. Мне и без того страшно.

– А больше ничего нет? – спрашиваю я с надеждой. Жилетка яркая, а мне совсем не хочется привлекать к себе внимание на трассе. – Может, и штаны какие-нибудь найдете?

Старик мрачнеет, почти рычит:

– Нет штанов. Иди уже, пока Рыжий тебя не увидел.