доме его родителей или, Господи милостивый, в тот один раз, когда он выставлял свои работы в Лос-Анджелесе и сшибал всех нахер с ног своим угольно-серым костюмом-двойкой с белоснежной рубашкой без галстука, кожаным ремнём цвета коньяка и туфлями…

Вау, помнить всё это кажется даже жутким, но если бы вы видели Акселя Бергмана, выглядящего как сам грех в костюме, вы бы тоже запомнили все отменные детали.

Но сегодня его обычно аккуратно уложенные волосы торчат во все стороны, и на лице виднеется густая щетина, от которой он выглядит ещё угрюмее. Его джинсы и ботинки покрылись грязью. Несмотря на холод, на нём нет куртки, только поношенная фланелевая рубашка, и её клетчатый принт цветами вторит окружению — облачно-серый, небесно-голубой и тонкие полоски бургундского цвета мокрой земли. Четыре пуговицы его рубашки расстёгнуты, обнажая узкую полоску бледной кожи и тёмные волоски на его груди.

Аксель замечает мой пристальный взгляд и смотрит вниз. На его щеках расцветает розовый румянец, и он быстро застёгивает ещё две пуговицы, отчего рубашка прикрывает всё до основания горла.

— Итак… — я скрещиваю руки на груди, стараясь скрыть реакцию своего тела на Акселя и защититься от ветра. — Что теперь?

Он проводит обеими руками по волосам и сглатывает.

Я не наблюдаю за движениями его кадыка.

И не думаю о том, чтобы лизнуть его.

Чёрт, кого я обманываю. Если бы на лжецах реально горели штаны, то мои бы уже превратились в горстку пепла1.

Наконец, Аксель смотрит в мою сторону, но его взгляд едва задерживается на моём лице, после чего он поворачивается и смотрит на дом. Откашливается.

— Я не знаю. Тебе небезопасно оставаться здесь.

Я тоже поворачиваюсь и смотрю на дом. Вот тебе и отпуск в уютном шалаше.

На мои глаза наворачиваются слёзы. Я чрезвычайно разочарована. И будто моего несчастья недостаточно, свежая волна боли ударяет меня в живот.

Я резко втягиваю вдох и прикусываю щёку, чтобы подавить стон.

Но Аксель замечает. Его голова резко поворачивается в мою сторону, а взгляд встречается с моим столь бегло, что я почти сомневаюсь, случилось ли это. Вот только я чувствую это. Доля секунды, на протяжении которой эти яркие зелёные глаза встречаются с моими, вышибает из меня весь воздух.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

В его голосе слышится мягкость, нежность, которую я не узнаю и которая вызывает необъяснимое желание заплакать. Так что естественно, я выдавливаю улыбку.

— Ага. Просто мне не помешало бы воспользоваться туалетом, прежде чем я оставлю тебя в покое.

Он хмурится, глянув на дом.

— Не здесь. Вода отключена.

Очередной спазм скручивает мой живот, боль усиливается. Я стискиваю зубы. Кожа покрывается потом. Мне слишком дискомфортно, чтобы смущаться, и я говорю:

— Тогда можешь… сказать мне, где я могу найти работающий туалет? Мне нужно.

Воцаряется долгое, тяжёлое молчание, во время которого я начинаю подёргивать коленками и делаю медленный, глубокий вдох. Я слышу, как в голове Акселя вращаются шестерёнки. Он воспитан слишком хорошо, чтобы отправить меня на заправку или сказать, что мне надо разобраться самой, но что ещё он может предложить? Я даже не уверена, что успею добраться до последней заправки, мимо которой проехала по пути сюда. Что уж говорить о способности её найти.

Я оглядываюсь по сторонам, отчаянно желая, чтобы появилось какое-то магическое решение. Но оно не появляется. Деревья. Вода. Ещё деревья.

Мне конец. Придётся пойти в лес и провернуть фокус в духе Лоры Инглз-Уайлдер2.

Акс крепче стискивает мой чемодан.

— Сюда.

Прежде чем я успеваю спросить, куда мы направляемся, он уже открыл багажник джипа и укладывает туда мой чемодан. Затем открывает переднюю пассажирскую дверцу. Я могла бы остаться здесь и спросить, куда он меня везёт, но какая разница, если там есть водопровод? Я не буду смотреть в зубы дарёному коню.

Я спешу спуститься по ступеням крыльца и скользнуть на пассажирское сиденье. Захлопнув за мной дверцу, Аксель плавно огибает машину, заводит двигатель, затем выполняет быстрый и эффективный U-образный разворот, прежде чем рвануть по дороге.

Мои руки до побеления костяшек пальцев стискивают поношенную кожаную обивку сиденья. Отчасти это потому, что я изо всех сил стараюсь не обосраться в штаны, но также потому, что Аксель так горячо ведёт машину — переключение передач, мышцы и сухожилия на его предплечьях напрягаются, пока он поворачивает руль, не сводя глаз с дороги. Вдобавок машина — это первое место, где мне удалось ощутить его запах, столь же неуловимый как и его хозяин. Аксель несколько раз вскользь задевал меня. И конечно, ещё Шарадный Поцелуй, когда мне удалось нормально вдохнуть его запах, но тогда столько всего происходило, что мой мозг не успел сообразить.

Теперь я впитываю его аромат, и он чрезвычайно манит. Не резкий одеколон, как предпочитают многие парни, а нечто деликатное. Лёгкий шепоток шалфея и кедра. Нечто древесное, тёплое, чистое. Может, это просто от бруска мыла, которым он моется.

И тут мой блудный мозг начинает мечтать об Акселе в душе, он сжимает мыло одной большой ладонью, вторая скользит вниз по его груди, по подтянутому плоскому животу, прямо по его…

— Руни.

— Что? — пищу я.

Воцаряется неловкое молчание, после чего Аксель откашливается, глядя на дорогу.

— Ты сказала, Уилла послала тебя сюда?

Мне надо перемолвиться словечком со вселенной, или кто там главный, потому что этот мужчина, занимающий абсолютно всё пространство, куда бы я ни вошла, как будто был генетически разработан, чтобы возбуждать меня. Просто звуки его тихого низкого голоса вызывают у меня желание зажмуриться и выгнуться, будто его голос — это дразнящий палец, проходящийся по моей коже. Не испытывай я таких физических страданий, я бы позорно возбудилась.

— Я сказала Уилле, что мне нужно уехать. Она сказала, что шалаш пустует. И это… — я хмурюсь, глядя в окно. — Очень странно. С чего бы ей посылать меня сюда, если она знала, что ты здесь, и что тут такие проблемы?

В горле Акселя зарождается нервное рокотание. Я замечаю, что его руки стискивают руль и рычаг переключения передач так, что белеют костяшки пальцев, но он ничего не говорит.

Слава богу, буквально через несколько секунд мы заезжаем на небольшую полянку, окружающую то, что я могу назвать лишь современным коттеджем. Тёмная древесина. Чёткие линии. Это здание напоминает мне более крупную версию тех модных крохотных хижин в лесу, которые всегда рекламируют в инстаграме с фотографиями пары, обнимающейся на море белых простыней и пышных подушек, и это определённо не вызывает у меня ощущение