Да, солнце уже садилось. Добиралась я, конечно, безобразно долго, правда, и встала не слишком рано.

Хозяин дома атмосфере соответствовал. Если в свое время, лет десять назад он всячески подчеркивал свое сходство с покойным Дж. Ф.Кеннеди, иногда сбиваясь на Дж. Г.Байрона (в зависимости от начитанности собеседника) и был недурен собою, то в настоящий момент его лицо более всего напоминало череп, плотно обтянутый желтоватой кожей. Хотя справедливости ради надо отметить, что следы былого очарования ещё проступали в виде модельно правильных черт. Однако на черепе это выглядело все равно страшновато.

Немного попривыкнув к новому Валькиному облику, я стала осваиваться, настраиваться на волну Валькиного общения, свыкаться с его анормальным миром, принимать нереальные условия игры, где не было белого и черного, правды и лжи, а была лишь одна истина — что все мы помрем однажды. Все остальное принималось за условности. Реальными были разве что полбутылки портвейна на столе и издевательская ухмылка хозяина дома.

Ну, собственно говоря, именно поэтому я сюда и приехала. К нормальному, положительному человеку с моей просьбой, увы, не подъедешь.

Чтобы не обидеть хозяина, я пригубила мерзкое пойло и без околичностей приступила к делу. Тем более что Валентин сразу догадался, что вовсе не трогательное желание выпить портвейну со старым другом привело меня на берега его озера.

Валентин слушал внимательно, только в середине рассказа деловито осведомился.

— Деньги есть? А то через полчаса закроется.

Затем отбыл на велосипеде времен царя Гороха. Вернулся он поразительно скоро с двумя крынками в авоське, поставил добычу на стол и стал слушать с того же места.

— Я все понял, — резюмировал он, когда я закончила описательную часть. — Кроме одного: на предмет чего понадобился аз грешный — ценного совета или непосредственного участия в поисках?

Не успели растаять звуки его голоса, как я поняла, что одно необдуманное слово — и всё, я в капкане. Валечка, мой милый друг, решил пошутить и поразвлечься, а, может, я попала не в то настроение, тем более что бутылки уже у него на столе. Судя по глумливым ноткам в Валином голосе, он приготовил два варианта отрицательного ответа.

Вариант первый. Я говорю, как намеревалась — сделай, Ваня, то-то и то-то — сто рублей. А друг Валя отвечает весело-превесело; а шла бы ты, матушка, туда-то и туда-то. За каким, скажем, чертом буду я… И деньги твои так и растак. И наш разговор закончен.

Вариант второй: сообразивши про вариант № 1, я взываю, мол, помоги мне Валя, исключительно из гуманности, подскажи женщине бедной, неумной и одинокой, что делать-то. То бишь пришла за мудрым советом и вовсе не намерена совать отшельнику никакие презренные деньги. В этом случае Валентин принимает аристократический вид и цедит сквозь зубы текст вот такого типа….А почему, собственно сударыня, вы думаете, что меня может интересовать данная проблема? Откуда вы взяли, что я человеколюбив, всё это такие, видит Бог, пустяки по сравнению с вечностью. И тоже привет горячий.

Вот и крутись, как хочешь, мелькнуло у меня в голове, всегда ведь, мерзавец, был такой, любил человека озадачить и поставить в тупик. Оставалось действовать по вдохновению, и я залепетала совершенно искренне первое, что попало на язык.

— А я, собственно, и деньги захватила, на ресторан, на то, на сё… Ну, если ты занят, жалко, конечно, телефона у тебя нет, живешь ты далеко…

— При чем тут ресторан?» — мгновенно обозлился Валька. — Ты мне еще ничего не предлагала, а я, между прочим, ни от чего не отказывался.

«Фу, до чего же тяжело с этим типом, но я молодец, сумела сладить,» — вздохнула я про себя, а вслух стала развивать мысль.

Состояла она в том, что я Таиске до конца не поверила. У меня оставались сильные подозрения, что она знает о Верочке больше, чем говорит.

Для выяснения истины мне понадобился Валентин. Таискина древнейшая профессия значительно облегчала общение с нею, поэтому Валентин мог без особого труда завязать знакомство и непринужденную беседу в нужном русле. Затем, не сразу, конечно, но со временем, сумел бы познакомиться с ее окружением, покрутиться, послушать, может, что и мелькнет. Естественно, накладные расходы сверх утвержденной сметы.

А вот и фотография: Верочка и на втором плане Таиска, именно — свадебная церемония, и я слева, да, этот громила — и есть жених, а ныне муж, кстати, сейчас выглядит не хуже.

Оказалось, что Верочку Валентин немного помнил еще с прежних времен.

— Красивая была девочка, на вид породистая, хотя все вы сейчас, в сущности, дворняжки, — заметил он. (Это я пропустила мимо ушей.)

— Ну что, возьмешься?» — напрямик спросила я.

Валька, конечно, поломался, даже поторговался, всласть поиздевался над дамскими дружескими чувствами, не постеснявшись непристойными предположениями относительно их подоплёки, однако предложение принял и взял задаток. Я же знала, к кому ехать.

А пока то да сё, оказалось, что последний автобус уже ушел, и 25 км до станции — это вы уж меня простите, пешком не очень-то, особливо вечером и лесочком.

Так что переночевать мне пришлось в Валькиных хоромах, правда без ущерба для целомудрия; как я сообщала, Валька не находил меня привлекательной, Бог ему судья. Меня он тоже особо не интересовал.

Ночь я провела скверно, спалось на новом месте плохо, одолевали мрачные мысли и сознание своей беспомощности перед обстоятельствами и судьбой.

Особенно противно стало утром, настолько, что я даже начала бояться, что вся наша договоренность растаяла, как дым. Валентин проснулся весьма неохотно и в мизантропическом настроении, а я настолько пала духом при виде непрезентабельной обстановки и Валькиного состояния, что сама идея показалась мне отнюдь не безумной, а просто идиотской. Неприятные, скажем прямо, выпали полчаса.

Однако постепенно что-то стало налаживаться. Валентин глотнул из недопитой бутылки, вскипятил фантастического по крепости чайку, сервировал его в средней помытости чашках и олово за слово стал медленно превращаться в прежнего Вальку.

А меня вдруг пронзило; вот я пью чай вовсе не с реальным человеком, а с литературным образом своей юности, с демоническим скептиком и мизантропом, еще радуюсь, что узнаю его прежние повадки… Реального же человека напрочь видеть не желаю.

В реальности, в свете летнего утра демонический Валентин — всего лишь невзрачный мужик почти средних лет, жизнью битый-перебитый, оторвавшийся от своих корней, до кошмара одинокий.

Может быть, он достоин сострадания не меньше, чем исчезнувшая Верка (если жива, конечно), но ради неё я готова перевернуть небо и землю, а о Валентине забуду в тот момент, как необходимость в нем отпадет. Пока смотрю на него как на средство, интересуюсь мало, вернее, просто делаю вид — чтобы он не взбрыкнул и не заупрямился.

Между тем я отлично помню, что Иммануил Кант категорически требовал обратного. Каждый человек — есть цель, завещал он всем, а отнюдь не средство. У меня же на данный момент поиски любимой подруги — цель, а общение с Валентином только средство достижения её. Так думать о себе было неприятно, не люблю порицать себя, а приходилось.