Уехали горчаковцы. «ГАЗель» и «УАЗ», ведомые опытными руками, быстро скрылись из виду, затянулись вонючей дымкой. Мы с Константином, прислонившись задами к грязному багажнику, проследили за ними. Переглянулись — без них воздух еще чище стал и атмосфера успокоилась — ветерок стих. Сквозь зловоние, к которому мы уже порядком принюхались, чудом пробился запах влажной, оттаявшей земли. Весна. И день солнечный. Я пошарила по карманам в поисках сигарет, не нашла и взяла из пачки, протянутой Константином. Костя курит только в исключительных случаях и никогда — за компанию. Покурили мы, помолчали, забрались в машину и двинули не торопясь прочь.

Не знаю, как его, меня молчание тяготило, а говорить не хотелось. Странное состояние. Муторное. Обсуждать происшедшее — все равно что стараться запить устойчивую изжогу раствором чайной соды ради полуминутного облегчения. А нейтральных тем для нас сейчас не существовало.

Константин тоже, видно, этой изжогой мучился, а может, и сильнее меня, потому что первым не выдержал.

— Тебе приходилось встречаться с подобным? — нарушил он тягостное молчание.

К криминалистике он никогда отношения не имел, поэтому его любопытство мне было вполне понятным.

— С подобным… — Я кивнула. — Трупы мне встречались.

И едва не брякнула, что даже приходилось их самой создавать и способствовать их созданию. Ущипнула себя мысленно за самое больное место и договорила:

— Но не такие!

И, опережая его неизбежный вопрос, спросила сама:

— Может, она себе харакири сделала?

Константин воспринял шутку правильно, но без энтузиазма. Ответил нехотя:

— Действительно похоже, судя по описаниям. При харакири рядом стоит лучший друг и, когда дело сделано, из милосердия сносит мечом голову. У нее голова на месте. Живот только вспорот.

Вот именно — вспорот! Не вскрыт, не взрезан, не проткнут, вспорот! Точное слово у него получилось! Я ему об этом сказала.

— Ну и что? — пожал он плечами.

Простительно ему, профану, такое невнимание к деталям. Поясняя, я попутно занялась анализом.

— То, — сказала, — что по характеру раны и еще по кое-каким следам, которые можно обнаружить, осматривая тело, делаются выводы об обстоятельствах, предшествующих моменту умервщления.

— По-русски скажи! — попросил он, поежившись, как от холода.

— Разрез ровный, — я размышляла, больше не обращая на него внимания, — и неглубокий. Сделан, скорее всего, коротким и очень острым предметом по голому телу. Одежда не мешала, не цеплялся нож за одежду и прошел плавно. У левого края раны — синяк, гематома. Сюда ножом ударили, ударили сильно и провели вправо, и выдернули оружие. Значит, действовали спокойно, без спешки и аффекта. Спокойно, по голому животу ножом, а, Костя?

Он хотел что-то сказать, но я не дала, продолжила:

— Тело, конечно, я не осмотрела, но то, что было перед глазами, других следов насилия на себе не имело. Покорна была девчоночка, не сопротивлялась. И разрез ровный. Даже не дернулась, когда ее ножом ударили. Вот тебе, Константин, и обстоятельства. И это пока одни факты, без выводов и предположений. Все ли понятно?

— Нет! — качает головой Константин. — Не все! По-твоему, выходит, покорность у нее была овечья какая-то, ладно! Это бывает. Но вот не дернулась, когда ножом ударили, это, Танечка, неестественно. В таких случаях мышцы сокращаются сами по себе. Может, к этому моменту она уже мертвой была?

— Может, и так, — отвечаю. — Но еще теплой. Кровь из раны шла. На края внимание не обратил? И с живота кровь стерта небрежно — следы остались.

— А зачем сшивать понадобилось?

Я смотрю на него, как на дитя неразумное.

— Чтобы при перевозке не вывалились внутренности.

— То есть готовили тело к перевозке?

— Верно!

Костя опять полез за сигаретами, посмотрел с сомнением на пачку и сунул ее обратно в карман. Нервничает, хотя по нему не скажешь.

— Заинтересовался?

Я улыбнулась, пожалуй, впервые с момента появления Аякса в моей квартире.

— Похоже.

Он достал-таки сигарету. Предложил и мне, пришлось отказаться, сморщиться.

— А ты? — спросил, рассчитывая на солидарность.

— Нет! — ответила очень серьезно. — Частный детектив должен зарабатывать себе на кусок хлеба насущного с маслом и, желательно, с икрой, а здесь какая корысть? Только обострение отношений с органами следствия.

И, видя, как потемнел лицом мой сэнсэй, крикнула, боднув его головой в плечо:

— Не положено по закону мне… — машина вильнула в сторону, к обочине, — убийства расследовать!

— Неистовая ты кошка! — пробурчал сэнсэй под нос, но я успела заметить улыбку, на мгновение тронувшую уголки его губ.

— Я тебе, Костенька, правду говорю всегда, какой бы она ни была. Себе вру, бывает, а тебе — нет. Вот так ты на меня действуешь!

— Ты тоже на меня действуешь! — осчастливил он меня признанием, и я ответила, что, мол, это — слава богу!

Свободно было на шоссе этим весенним днем. Лишь изредка приходилось сторониться встречных машин, а обгоняли нас еще реже. Отчасти потому, что скорость у нас была приличная.

Почти на самом въезде в город, где дорога была прямая и ровная, как ученическая линейка, нас дожидалась Алла Анохина. Я затормозила сразу, как только узнала ее, но разгорячившаяся машина, не сразу почувствовав удила, проскочила вперед, и потребовалось какое-то время, чтобы убедить ее остановиться. А когда я управилась, экипаж Анохиной был уже сзади нас, вплотную.

Меня порой раздражает страсть газетчиков по любому поводу пускать в дело свои фото — и видеокамеры. Алла с ходу, опустив стекло, нацелилась на меня объективом.

— Вы недооцениваете мое профессиональное любопытство! — ответила она на мой вопрос о причинах, заставивших ее так задержаться. — Должна же была я узнать, чем кончилось дело!

— Да ничем особенным! — ответила я. — Приехали, на бродяг покричали, меня поспрашивали, забрали тело и подались ко своим дворам.

— А что дальше будет?

Алла, покопавшись в карманах, достала диктофон и защелкала его кнопочками.

— Дальше будет расследование. Следователь произвел впечатление умного человека, но вовсе не обязательно, что дело поручат ему.

Добавить к сказанному мне было решительно нечего, и это ее огорчило, но не разочаровало. Узнав о повестке, выписанной мне Горчаковым на завтра, она добилась от меня обещания непременно позвонить и рассказать подробности, как она выразилась, обрушившихся на меня неприятностей.

— Не неприятности это, — возразила я, слегка потешаясь над ее стремлением видеть все в превосходной степени. — Так, напряг легкий, но мне, кстати, совершенно не нужный.