Даже не подумав поблагодарит мачеху, старший сын посчитал, что она лишь выполняет свой долг… и за это еще больше ее возненавидел.

В свою очередь, Гийом старался держаться подальше от сводного брата, так как давно понял, что от него ничего не дождешься, кроме окриков и, дурного отношения. Однако чтобы не обострять постоянного напряжения, он стремился быть вежливым с Ришаром — это не всегда было легко, да ни один из родителей и не допустил бы дерзости по отношению к старшему, — к тому же все это не мешало ему втайне дожидаться реванша. Когда-нибудь его кулаки окрепнут, и он доберется до человека, которого ненавидит даже больше, чем брата Гратьена в коллеже: надзиратель всегда хлестал его больше, чем он заслужил.

Прежде чем войти, Гийом тщательно почистил подошвы о скребок рядом с крылечком; он знал, до какой степени Матильда дорожила чистотой даже в деревенском доме.

Если в жилище на улице Сен-Луи была некоторая роскошь, свойственная домам европейских буржуа, вроде гостиной, столовой, отдельной кухни, натертого паркета, хрустальных люстр и обитых тканью кресел, — в загородном доме в Сильри довольствовались одной большой комнатой с антресолями, расположенной на первом этаже. Большой, сложенный из черного камня очаг образовывал центр комнаты, стены которой были покрыты белой штукатуркой, а пол из толстых струганых досок требовал постоянного ухода, чтобы выглядеть прилично, так как впитывал воск словно опущенная в лужу губка и едва блестел. Конока, на которого была возложена нелегкая забота следить за домом в зимнее время, вышел из положения, постелив несколько индейских циновок, так и оставшихся лежать летом, поскольку Матильда сочла это практичным. Она даже повесила на окна занавески подходящей расцветки. Потолок, который все называли «верхним полом», опирался на мощные балки, а в углу, у самой стены, уходила наверх лестница без перил.

Мебель была проста, но красива. Дядюшка Ришар заказал ее одному из своих приятелей, бродячих столяров; они учились сначала в школе Святого Иоахима на мысе Турмант, затем еще немного у известных мастеров, а потом брали в руку палку и отправлялись странствовать, поддерживая традицию «добротной вещи». Работали они в стиле, близком к Людовику XIII, для которого были характерны большие плоскости с редким ромбовидным орнаментом. В доме На Семи Ветрах было два великолепных кресла, стоявших по обе стороны печи, на них госпожа Тремэн положила красные подушки, чтобы было не так жестко сидеть. В них устраивались мужчины — доктор и Адам Тавернье, — что вызывало скрытый гнев старшего сына, которому, как и Матильде или Гийому, приходилось довольствоваться лавкой, стулом или табуретом.

Еще не открыв дверь, Гийом уже знал, что увидит мать сидящей за прялкой: при каждом обороте колеса станок издавал характерный скрип. И точно, Матильда пряла шерсть толстым веретеном, подвешенным на синей ленте, которая гармонировала с цветом ее платья; отороченного полосками черного бархата. Украшенная сзади кружевом шапочка не закрывала ее прекрасное строгое лицо, на которое падал нежный свет, отражавшийся от накинутой на ее плечи муслиновой косынки.

Как и все мальчики, Гийом считал, что его мать — самая красивая госпожа в мире, точно так же как Милашка-Мари была самой очаровательной девочкой из всех. Он восхищался матерью еще и потому, что она казалась ему похожей на возвышенный образ Святой Анны, какой та представала в церкви в Бопрэ, и изображение которой, вместе с двумя медными подсвечниками, украшало вытяжной колпак трубы. В ответ на ее нежную улыбку он кинулся к ней в объятия, соскучившись по ее нежности и теплу. Он сжал ее так сильно, что она тихонько засмеялась и мягко отстранила его.

— Ты что, мой Гийом? Хочешь меня задушить? Где ты был все это время?..

Он неопределенно кивнул.

— Там… Я смотрел на нашу реку… и еще на птиц… — А где же ежевика, которую ты обещал набрать, чтобы я приготовила вам что-нибудь на десерт? Ты забыл про нее?

Мальчуган покраснел, но ни секунды не пытался найти оправдание, которое оказалось бы ложью: честный от природы, он никогда не лгал, к чему бы это ни привело.

— Забыл, — отозвался он. — Я даже не знаю, где оставил корзину…

Как и офицер совсем недавно, Матильда вгляделась в узкое лицо сына, в его глаза, еще хранившие следы слез. Привлеченная к окну криками Милашки-Мари, она явилась незримым свидетелем шумного отъезда госпожи Вергор и подозревала, что сын расстроится. В ее сердце был уголок для причиненного любовью страдания. Она нежно провела рукой по щеке мальчика.

— Это не важно, Гийом. Будем сыты одной кашей.

— Опять! — воскликнул ребенок, бросив обиженный взгляд на котелок, тихо кипевший на трубе. В нем булькало подобие кукурузной каши на воде, в которую добавляли несколько ломтиков копченой оленины или сушеной трески, в зависимости от того, что имелось в запасе. Сегодня — чувствительный и неизбалованный нос Гийома его не обманывал — наверняка будет треска… Это индейское блюдо, которое обожали чероки, слишком часто появлялось на столе. А ведь до прихода проклятых англичан на нем можно было увидеть такие вкусные вещи!

— Будем рады тому, что нам есть что поесть, — сказала Матильда со строгой ноткой в голосе. — Не у всех так сейчас, а каша…

— Каши сегодня не будет, госпожа Матильда! — прогремел с порога веселый сильный голос. — Прочь котелок! Смотрите, что я принес!

Похожий на какое-то лесное божество, в зеленой рубашке из грубой шерстяной ткани, в штанах до колен и серых шерстяных чулках, с бородкой пророка и в енотовом картузе, с которым он не расставался ни зимой, ни летом, Адам Тавернье вырос в дверном проеме, оказавшемся вдруг странно узким. Одной рукой он потрясал своим мушкетом, а в другой держал пару метко подстреленных диких гусей, поднося их к самому лицу молодой женщины.

— Сейчас я их ощипаю и выпотрошу, — объявил он. — Вам останется лишь их зажарить. Нам повезло, что перелет в этом году начался раньше!..

— Мы наверняка не съедим двух за один вечер! Этого мы оставим на рагу… и, может, нам следует немного поделиться?.. Отнести одного…

— Никому не надо! На самом деле я убил четырех, но двух отдал сестре Мари-Жозеф, в Главный госпиталь. Запасы у бедняжек быстро истощаются, с тех пор как они приютили у себя сестер ордена Св.Урсулы из обстрелянного госпиталя в Верхнем городе. (В отличие от госпиталя, находившегося в Верхнем городе, Главный госпиталь был построен позднее за городской чертой, над излучиной реки Сен-Шарль. — Прим. aвт.) Так что пусть ваша душа будет покойна! Но от глоточка сидра я бы не отказался! В горле у