– Прошу, – сказал он, распахивая перед Балашихиным дверцу.

Экс-майор заглянул в салон и покрутил головой.

– Обалдеть можно, – сказал он. – Все как тогда.

Не хватает только автомата между сиденьями и ящика «хейнекена» сзади. Помнишь, как тогда Мещеряков орал?

Илларион невольно ухмыльнулся.

– Орать орал, – сказал он, – но пиво пил не хуже других.

– Ну так! – с энтузиазмом воскликнул Балашихин. – В такую-то жару… Кстати, как у него дела?

Служит?

– Гм, – сказал Илларион и сделал неопределенное движение бровями. Распространяться о делах своего бывшего начальника он не хотел, тем более что, уйдя со службы, принципиально перестал интересоваться тем, что составляло служебную тайну.

Балашихин верно истолковал эту пантомиму.

– Понятное дело, – нисколько не обидевшись, сказал он. – Значит, служит. Не генерал еще?

– Нет, – сказал Илларион, – еще не генерал.

– Это он зря, – с серьезным видом заметил Балашихин. – Генералом быть хорошо.

Ловким движением нырнув на переднее сиденье «Лендровера», он немного попрыгал на потертой подушке, скрипя старыми пружинами.

– Никогда не думал, что будет так приятно снова посидеть в этой старой каракатице, – сказал он. – Ты молодец, Илларион. Эта машина – как кусок нашей молодости.

– Хорошая машина, – сдержанно согласился Илларион, усаживаясь за руль и запуская двигатель.

Через полчаса, сделав короткую остановку у гастронома, «Лендровер» подъехал к старому дому на Малой Грузинской и, виртуозно вписавшись в узкую арку, вкатился во двор.

* * *

Забродов открыл глаза, как всегда, в половине шестого утра, за несколько секунд до того, как должен был зазвенеть будильник. Глаза открылись с некоторым трудом, а это было отклонением от нормы: раз и навсегда приученный к железной дисциплине организм не имел привычки протестовать против ранних подъемов. Рука, протянутая Илларионом для того, чтобы выключить будильник, заметно дрожала. Это уже не лезло ни в какие ворота, и тогда Илларион вдруг разом вспомнил подробности предыдущего вечера.

– Елки-палки, – сказал Илларион и с усилием сел на кровати. Мир качнулся и косо поплыл куда-то влево, грозя сбросить Иллариона вместе с кроватью в безвоздушное пространство. – Стоять! – приказал миру Илларион, и мир послушно замер в ожидании дальнейших распоряжений. – Мой папаша пил, как бочка, и погиб он от вина, – сообщил ему Илларион.

Он обвел квартиру мутным с похмелья взглядом и вздохнул. Некоторые люди совсем не меняются с годами, подумал он, и это, наверное, хорошо.., для них. Надо будет прибрать, а то у домработницы сердце слабое. Да и до ее прихода еще дожить надо, а это как-никак три дня… За три дня в этом бардаке все ноги переломаешь. «Э, приятель, – подумал Илларион, – да ты, кажется, крутишь хвостом, тянешь время и вообще отлыниваешь. Ну-ка, подъем!»

Он резко вскочил, с трудом сохранив при этом равновесие, и, не входя в подробности своего самочувствия, принялся одеваться. Натянув чистый камуфляжный костюм и тяжелые армейские ботинки, он вышел из квартиры, даже не посмотрев в окно, чтобы узнать, какая сегодня погода: погода в данном случае на его планы не влияла.

На улице шел дождь – собственно, не дождь даже, а какая-то неопределенная морось, тончайшая водяная взвесь, которая, перестав быть туманом, так и не дотянула до того, чтобы стать дождем. «Совсем как я, – подумал Илларион, – перестав быть капитаном, так и не сделался майором.»

Прямо от подъезда он взял средний рабочий темп. Никакой трусцы, с помощью которой собратья-пенсионеры убегают от инфаркта, он не признавал. Он бежал, расплескивая тяжелыми ботинками мелкие лужи – ночью, по всей видимости, был-таки дождь, – с каждым шагом выгоняя из себя пьяную муть, полной грудью вдыхая сырой прохладный воздух раннего утра, насыщая кровь кислородом и ощущая, как жизнь на глазах меняется к лучшему. «То-то же, – сказал он своему организму. – А ты ныл: не надо, не надо… Ну и сидел бы сейчас в мятых трусах на мятой постели, с мятой мордой курил бы последнюю мятую сигарету и думал о том, что надо бы пойти за пивом… Надо же было так накеросиниться… Как говорится, и на старуху бывает проруха. Как-то там Балашихин?»

Мысли текли плавно, без скачков, в темпе неторопливого бега.

Он думал, в частности, о том, что в последнее время жизнь течет как-то подозрительно плавно и однообразно, что как-то уж очень давно не случалось с ним никаких катаклизмов, к которым он уже привык и которые воспринимал как неотъемлемую часть своего существования. Более того, теперь он чувствовал, что этих самых катаклизмов ему просто не хватает, – как видно, они постепенно вошли в его обмен веществ, и их отсутствие ассоциировалось у него с концом активного периода жизни.., попросту говоря, с приближением старости. Это были непривычные мысли – не тревожные, но с горьковатым привкусом осенней грусти. Илларион гнал их прочь, но они упорно возвращались, словно решив поселиться в его голове на веки вечные. "Делом надо заниматься, вот что, – решил Забродов, останавливаясь и приступая к разминке. – Настоящим живым делом. Книги, рыбалка и прочие пенсионерские радости – это хорошо, конечно, но в меру все-таки…

Скука – страшный враг, и враг этот, судя по всему, перешел в наступление. Или это Балашихин меня так завел?"

Последнее его предположение было отчасти верно:

Балашихин действительно завел его… "Собственно, он и старался меня завести, – подумал Илларион. – Изо всех сил старался. И, похоже, преуспел – во всяком случае, отчасти.

Он ошибается, полагая, что дело, которым он занимается, – живое, как он выражается, и стоящее. Эка невидаль – частное охранное агентство!.. Все эти агентства – довольно скользкая штука, и половина из них просто легализованные банды, и больше ничего."

…Он так ему и сказал – прямым текстом и без иносказаний, поскольку к тому моменту были они уже оба изрядно набравшись.

– Все эти частные агентства, отделы охраны." прочие военизированные организации – весьма скользкая штука, – сказал он, глядя сквозь бокал с коньяком на свет настольной лампы, – и половина.., да нет, восемьдесят процентов из них – просто более или менее легализованные банды. Вот что у тебя, к примеру, под пиджаком?

– Рубашка, едрена мать, – внезапно приходя в дурное расположение духа, прорычал Балашихин и распахнул пиджак. – На, смотри! Ну, доволен? А ты небось думал, что у меня там «узи» запрятан и что прямо от тебя я поеду кого-нибудь убирать?

– М-да, – сказал Илларион, вертя в руках небольшой револьвер, как две капли воды похожий на боевое оружие – с той лишь незначительной разницей, что на самом деле был этот револьвер газовым. – И не лень тебе эту хреновину на себе таскать? Жара, все люди в маечках, в рубашечках, а ты в пиджаке преешь, и из-за чего? Из-за этого вот огрызка? А насчет ликвидации у меня и мысли не было. Ты как никак профессионал, хоть и в отставке, а профессионалы на работу под градусом не ходят.