первый взгляд достаточно разумные реформы. Подкачало, исполнение. То есть, кадры, которые, как известно, решают все.

В период регентства Софьи ситуация усугубилась еще сильнее. Она активно и агрессивно интриговала для трансформации своего положения из регента в натуральную царицу. Что привело к еще более широким и безрассудным «кадровым решениям», чем при правлении брата. Из-за чего толковые и проверенные офицеры с момента смерти Алексея Михайловича к началу правления Петра в известной степени разбежались. Да и государственный аппарат адаптировался под совсем иные задачи, далеки от управления державой. Слишком много ловких людей «повышенной проходимости» продвинулось вверх, пользуясь «мутной водицей» этих откровенно гнилых политических интриг. Из-за чего «внезапно» оказалось, что, когда доходило до дела более сложного, чем надувание щек, делать его могли «не только лишь все», а считанные единицы.

Вот Петр и бегал как угорелый, пинками заставляя шевелиться все — от государственного аппарата до всяких мастеровых. Сам он далеко не во всем разумел, поэтому в процессе «ломал дрова» в чрезвычайном количестве. Пытался вникать. Пытался учиться. Что порождало увлечение «ручным управлением» и большие проблемы со всякого рода систематикой и планированием. Но кто как не он? Тем более, что нарастающая слабость России все больше и больше становилась предметом шепотков при дворе соседей.

Оттого то Петр Алексеевич и рвал жилы, пытаясь взять маленькую крепость в устье Дона — Азов. Чтобы показать таким образом, что есть еще порох в пороховницах и ягоды в ягодицах.

Нет, конечно, были и другие цели. Тут и выход к южным морям, и затруднением крымским татарам совершать набеги на Русь. Но без добрососедских отношений с турками, толку от этого выхода в Азовское море не было никакого. Даже если прорваться в Черное — все равно — кроме турок там торговать было не с кем. Крымские татары же из-за хорошо налаженной засечной службы уже давно предпочитали грабить южные пределы Речи Посполитой, в частности Малую Польшу. Да и поток рабов, который шел через перевалочную базу в Азове был больше связан с восточными землями, чем с Россией…

* * *

— Что-то ученые мужи, что приходили из академии пропали с концами. А обещались в самые краткие сроки подобрать мне учителя. — произнес Алексей после завершения очередного урока с Никифором Вяземским.

— То мне не ведомо, — спрятав глаза ответил тот. — Видно надо еще подождать. Чай дело то непростое.

— Врешь ведь.

Никифор промолчал.

— Им запретили?

— Я не говорил этого. Да и толком не ведаю, что произошло.

— Значит что-то произошло?

Вяземский вновь промолчал, виновато пряча глаза.

Алексею это совершенно не понравилось, и он отправился к матери. Прямиком.

— Где учителя? — спросил он, входя к ней.

— А поздороваться с матерью?

— Доброго тебе здравия мама. Где мои учителя и книги?

— О чем ты говоришь?

— О славяно-греко-латинской академии, которая обещалась прислать мне учителя или даже учителей, дабы я продолжил изучать арифметику, географию, историю и, сверху к этому механику. Куда они запропали? Я хочу, чтобы к ним послали человека и напомнили об этом обещании.

— Это излишне.

— Почему?

— Ты мал еще далее такие трудные науки учить. А потом было решено обождать. Вот пройдет годик-другой и вернемся к этому вопросу.

— То есть это ты запретила их ко мне пускать?

— Да.

— Мама, я наследник престола. И я выполняю приказ моего отца и государя. Ты вот так открыто противишься этому? Я правильно тебя понимаю?

— Ты пока мал и неразумен. За тобой приглядывать поставлена я. И посоветовавшись со знающими людьми я решила, что твоя блажь преждевременна, хоть и благостна.

— Серьезно? И с кем же ты посоветовалась? Полагаю, что моему отцу будет интересно узнать их имена. Чтобы поспрашивать их о том — от дурости они такое тебе сказали, или черную измену удумали. Возможно даже на дыбе.

— Это не твоего ума дела! — резко ответила царица, которой ОЧЕНЬ не понравились слова сына. Прям задели.

— Ясно. — холодно ответил Алексей и не прощаясь вышел.

Вяземский, что увязался за ним, проводил его встревоженным взглядом.

— Что-то прости Господи недоброе с ним произошло. Раньше он таким не был, — перекрестившись, произнес Никифор. — Он ведь тебе, государыня, прямо угрожал.

— Это пустые слова, — чуть дрожащим голосом возразила царица.

— О нет, — возразил Вяземский. — Будьте уверены — он что-то задумал. Надо его чем-то занять. И скорее. Его явно тяготит изучение языков, хотя он прилежен и усерден в том настолько, насколько это возможно. Отчего делает успехи. Но видно — это чуждая для него наука.

— Вертоград многоцветный может ему дать для чтения? Там много поучительных стихов. — произнесла одна из служанок.

— Да, так и сделаем. — твердо произнесла царица. — Желает читать — пусть читает.

— Может уступим его просьбе? — осторожно спросил Вяземский.

— Дури этой? — фыркнула Евдокия Федоровна. — Еще чего!

— Государь ведь с нас спросит.

— А что не так? Мы ведь не отказываем ему в обучении, но направляем куда следует. Ибо без духовного ничего от прочего не будет пользительного. В том нас и Патриарх поддержит.

— Поддержит ли? — осторожно спросил Никифор.

— А разве есть сомнения?

Наставник Алексея Петровича не стал возражать и хоть как-то комментировать. Уж что-что, а как-то встревать в подобные разборки он не желал. Тем более, что на самом деле ему импонировала страсть царевича. И он не разделял этого желание царицы помешать учебе.

Алексей тем временем пришел к себе и с нескрываемым раздражением развалился на первой удобной для того «плоскости».

— Случилось что? — поинтересовалась няня с веселящим обновленного царевича именем Арина. Жаль, что не Родионовна. Кормилица, которая часто крутилась рядом. Одна из мамок да нянек.

— Все хорошо. — буркнул парень.

— Я же вижу, что ты кручинишься. Снова с матерью разругался?

— Это так заметно?

— Этого все ждали, — тихо произнесла она.

— Ждали?

— Слуги перешептывались с того самого дня как ученые мужи приходили. Столько разговоров… столько разговоров… — покачала она головой.

— И о чем же они перешептывались?

— Ты как маму тогда обидел, обозвав курицей безголовой, так все затаились. Став ждать, чем все это обернется.

— Я этого не говорил. — перебил ее Алексей.

— Ну я сама не слышала, а вот люди болтают.

— Не боятся, что им за такое язык вырвут?

— Так тихо же болтают, — лукаво подмигнув, заметила кормилица. — Да и сама Евдокия Федоровна жаловалась ничуть их не стесняясь.

— Жаловалась? — охренел Алексей. Ему и в голову не могло прийти, чтобы царица жаловалась кому-то на свою мимолетную перепалку с малолетним сыном. Это было так странно… так глупо…

— Да. Родичам. Но понимания там не нашла.

— Не удивительно. — покачал головой Алексей. — И что же, выходит это