Так получилось, что Альбина немного опоздала и была пятой в этой высокородной компании, «лишней», как выразилась мадам, принимая её к себе на подготовку. На подготовку к первому балу.

Они с матушкой довольно поздно решились попытать удачу в этом сезоне, и потому задержались из-за сборов и поездки. А затем уже здесь, в столице, не сразу нашли выходы на такие вот курсы у бывалой дамы. Поэтому, когда матушка устраивала Альбину к мадам Люси, учениц, которых обычно она брала ровно две пары, уже и было две пары. Четыре милых родовитые девушки уже приступили к занятиям, и ещё одна сверх привычной цифры была совершенно не нужна.

Вдове пришлось низко кланяться, заискивающе заглядывать бывшей придворной в глаза и соглашаться на все её условия. Как, впрочем, и самой Альбине пришлось клятвенно заверять мадам в полной покорности и готовности заниматься. И эта полная власть, наверное, пьянила, позволяя пользоваться положением, положением человека, чувствующего свою незаменимость:

— Все пары розданы, как вы видите.

Надменный взгляд потеплел, перейдя к фигурам четверых милых и родовитых девушек, что со смущенными улыбками как раз кружились в парах по просторному залу под ритмичный счёт строгого мужчины в черной узкой одежде, одна из которых — Римма, улыбнулась и закружилась в танцевальном па. Её, как и всех девушек, вел в танце молодой человек форме. Да, интересные: все молодые, щеголеватые. Юнкера? Кадеты?

И категоричное мадам Ромашканд:

— Поэтому учиться танцам — не у меня!

Матушка поспешно кивнула — упускать такой шанс, как выход на первый бал под рукой мадам Люси Ромашканд, было бы неправильно. И пусть с ним, с учителем танцев, что-то другое да найдут.

— Лошадей заказано ровно четыре, — вздёрнув подбородок ещё немного, надменно скривила губы мадам, — возможности обучать кого-то лишнего верховой езде у меня нет.

Широкая улыбка Альбины теряла естественность и оттого становилась не такой широкой — не очень приятно чувствовать себя «лишней».

— И, конечно, если вас устроят мои условия, это обойдётся вам дешевле… — пренебрежительный взгляд мадам Люси пробежался по старомодному матушкиному платью, и улыбка Альбины вообще стёрлась, как меловой рисунок под дождем, — но и курс будет неполным.

Растерянная Фёкла Фроловна глянула на дочь: что ж делать? Альбина задышала чаще. Значит, без танцев и верховой езды? И курс будет неполным? И дешевле, да?

Злость, словно вспышка молнии, разожгла азарт. И Альбина сощурилась. Уже сама окинула придирчивым взглядом сухощавую подтянутую фигуру мадам. И кивнула согласно.

Ей ещё не исполнилось восемнадцать, но иногда, вот в таких сложных ситуациях, она была решительнее матери. Как и в той ситуации, когда было принято решение ехать в столицу. Именно её слово поставило последнюю точку.

— Мама, — решительно хлопнула в ладоши Альбина в тот вечер, — в столице мои шансы будут больше, а денег нам хватит! Поэтому собирайся, едем.

Вот и теперь она не стала теряться: столица не их сонный провинциальный городок, где берейтор — зверь редкий, даже вовсе вымерший, а если и появляется, то как экзотика или небывалая роскошь, и потому уроки верховой езды можно получить если не в семье, то выписав специального учителя ненадолго.

Здесь же, в столице, берейторов, скорее всего, побольше — Альбина даже улыбнулась этой мысли — как и портних, как и учителей танцев. Кого-нибудь да найдут. А вот упустить шанс поучиться у мадам нельзя, если она хорошо готовила дебютанток и выводила своих воспитанниц в такие дома, которые Альбине и её матушке даже в самых сказочных снах не снились, хоть и запрашивала немалую сумму за свою подготовку.

Не то чтобы мать и дочь очень жаждали попасть на первый бал в королевский дворец. Пожалуй, им бы это и не удалось. Но попасть в хорошие дома, обрасти знакомствами и, значит, увеличить шансы Альбины на удачное замужество было необходимо.

И когда по газетному объявлению они, две провинциалки, нашли места в столичном пансионе и по прибытии едва ли не на первом ужине узнали о курсах Люси Ромашканд, сочли это добрым знаком. Какой бы громкой славой ни обладала эта мадам, однако до их городка она не добралась. Просто вдова богатого купца Фекла Фроловна Реисит и её дочь Альбина знали о подобной практике — подготовке девиц из провинции у столичных наставниц, и когда услышали именно то, о чем хотели узнать, только переглянулись — на ловца, как говорится, и зверь бежит.

— Ах, вы уже записались на курсы? — прощебетала юная девица с яркими карими глазами на пол-лица и нежной, смугловатой кожей, едва поняв, что две новые постоялицы приехали за тем же, что и она со своей матерью. — Меня мама к мадам Ромашканд записала. Это сама лучшая наставница столицы! Она помогла вывести в свет мою старшую сестру, и та в первом же сезоне составила удачную партию!

Матушка болтливой брюнетки сидела тут же, с застывшей полуулыбкой, и не смотрела ни на кого, лишь мерно черпала ложкой из тарелки. Девушка запнулась на полуслове и удивленно обернулась к матери, а та обратила на дочь мимолетный взгляд и вновь вернулась к еде.

— Меня зовут Римма, — проговорила она с искренней улыбкой. — Вот будет здорово, если мадам и вас примет к себе на курсы! Будем вместе обучаться! А вас как зовут?

— Альбина, — проговорила Альбина и улыбнулась широко и доброжелательно.

Её улыбка была её капиталом. Пусть небольшим, но надёжным. Ещё в раннем возрасте она заметила, что людей легче к себе расположить, если им улыбаться. И если вообще радоваться жизни и вот этой радостью делиться, лучше бы искренне, то люди вокруг становятся если не добрее, то мягче. Да и просто так с улыбкой жилось лучше. Радостнее как-то.

— Да, мадмуазель права, мадам Реисит, — обратилась к Фекле Фроловне хозяйка пансиона, которая стояла у сервировочного столика и внимательно наблюдала за работой слуг, что сновали вокруг, обслуживая гостей. — Мадам Ромашканд самая известная наставница столицы. Попасть к ней — большая удача.

Известность мадам подтвердилась случайно ещё одним участником ужина, пожилым господином, что приехал в столицу по каким-то важным делам то ли служебной, то ли личной надобности — говорил он об этом расплывчато, чем только добавлял важности и себе, и своим делам. Он как раз оторвался от опустевшей тарелки и обвел всех внимательным взглядом.

— Не о той ли мадам речь, которая слыла когда-то красавицей и была самой известной придворной дамой?

Мать Риммы оторвалась от почти доеденного ужина и с неудовольствием подтвердила — да, именно о той.