хариты и мойры, из крови Адониса вырастают розы, а из слез Афродиты – анемоны (ветренецы). В варианте Овидия из крови Адониса вырастают «цветы цвета крови». Венера также связана с весной, садами, цветением, роза считается ее цветком-атрибутом. Известен миф о появлении этих цветов из крови Венеры. Ритуалы Адониса (адонии) стали частью праздника розалий в эпоху римских императоров41.

Образ дев-цветов в зачарованном лесу отражает и восточную тему. Более того, Греция периода завоеваний Александра Великого оказала большое влияние на персидскую литературу, в том числе, возможно, греческий культ розы мог объединиться с внутренними поэтическими традициями Ближнего Востока. В персидской поэзии роза, цветок на кусте, сопоставляется с возлюбленной, с прекрасной девушкой. Большое значение имеет мотив соловья и розы в саду. Ярким примером подобного мотива являются образы Лейлы и ее возлюбленного из поэмы «Лейли и Маджнун», которая, подобно «Роману о Розе», переписывалась несколько раз Абу Абдаллахом Рудаки (858–941), Низами Гянджеви (1141–1209), Саади (1210/1219-1292/93), Алишером Навои (1441–1501), Джами (1414–1492), Физули (1494–1556) и некоторыми другими авторами. Тот же мотив прослеживается в «Гансе и Лубне», «Кутаире и Аззе», «Антаре и Абле» и многих других версиях знаменитой поэмы.

Страница «Романа о розе». Фландрский манускрипт (ок. 1490–1500)

На формирование сюжета поэмы «Роман о Розе» мог повлиять как сам образ дев-цветов, так и место, где они обитали, – зачарованный лес, ставший примером хронотопа «лес чудес» рыцарских романов Рено де Боже, Робера де Борона, Кретьена де Труа, Жана Ренара, Жерберта де Монтрейля, перекликающийся с хронотопами сновидения, леса-сна. Образ леса чудес, в свою очередь, шел из античных сюжетов о заколдованном саде, охраняемом верным стражем, чаще всего чудовищем – например, сад Гесперид с драконом Ладоном.

Некоторые исследователи (Д.Пуарион, Н.В.Забабурова, И. Б. Смирнова) называют рыцарский «Роман о Розе, или Гильом из Доля» (1228) Жана Ренара одним из основных источников формирования концепции розы в первой части поэмы Гильома де Лорриса. Влюбленный юноша в «Романе о Розе» засыпает и попадает в Сад Веселья, где происходят удивительные события. Зачарованный лес связан с погружением героя в заколдованное состояние, Сад Веселья (хронотоп в хронотопе) открывается юноше во сне, то есть в обоих случаях речь идет о каком-то надреальном уровне восприятия происходящего:

…Мне шел тогда двадцатый год:Амур в ту пору дань беретСо всех. Однажды в час ночнойЯ спал, как будто бы хмельной,Так крепко, что во сне был явленМне мир иной, и им оставленВ душе моей глубокий след…42

Пер. И. Б. Смирновой

Со сном связана и основная концепция розы в «Романе о Розе, или Гильом из Доля» Жана Ренара. О том, что у героини романа Льеноры на бедре есть родимое пятно в виде распустившейся розы, коварный сенешаль узнает от матери девушки, когда Льенора спит. Мотив сна дает возможность автору не только создать атмосферу таинственности, перехода в состояние, в котором все возможно, но также является предлогом для конструирования определенной сети препятствий на пути героя к конечной цели, кроме того, делает героя зависимым от внешнего влияния. Роза на бедре Лье-норы перекликается с розой-тайной, понятием sub rosa, тайным знаком, о котором могут знать только свои. Император Конрад отвергает Льенору, узнав тайну родинки в виде розы на ее бедре от своего вассала, то есть решив, что сенешал мог видеть розу собственными глазами. Но узнав впоследствии всю правду, Конрад женится на Льеноре, тем самым разрушая воздействие сна, из-за которого героине пришлось так много претерпеть на пути к своему счастью. Сон и в этом случае обладает коннотацией зачарованности, колдовства, лишающего на какое-то время героя способности влиять на происходящие события. Он попадает под власть сил, которые учат, направляют, приводят к конечной цели. Для человека Средневековья это – ощущение подвластности высшим силам, анонимности личности, растворения в Боге.

Христианский контекст, заложенный в поэме «Роман о Розе», не находится на поверхности, в отличие от античного контекста, который воплощен в многочисленных мифологических фигурах и композициях, он скрыт в самом образе мистической, то есть таинственной, розы, которая именно в XII–XIII вв. постепенно начинает заменять в церковной символике лилию как атрибут Девы Марии. Лилия тем временем становится символом Франции, французской монархии. Кроме того, под садом Веселья подразумевается земной рай43, место, где течет беззаботная жизнь праведников. Роза в центре сада, цветок розы, охраняемой шипами, является аллегорией Девы Марии посреди «сада заключенного» (лат. hortus conclusus). Пять стрел Амура, выпущенных во влюбленного после того, как он посмотрел на розу, могут говорить о пяти лепестках розы, о «Розарии» и трех «пятерицах», то есть таинствах жизни Девы Марии. Таким образом, роза подразумевает Деву Марию, а стремление приблизиться к ней – порыв христианина познать истину.

Неизвестный рейнский мастер. Мадонна в саду роз (ок. 1420)

Во Франции, исповедующей католицизм, образ Богоматери играл первостепенную роль. Большинство соборов были посвящены Богородице и получили названия Notre-Dame (собор Богоматери). Порталы соборов украшало окно, именуемое большой розой (la rose), символизирующее Деву Марию – вместе с младенцем Иисусом она нередко изображалась в центре розы на витраже. Этим же термином обозначались украшения в виде розы: окошки, лепнина, розы, вырезанные из дерева на перегородках исповедальни.

Ж.Пикош, автор французского этимологического словаря, уточняет, что слова rose, rosa, rosette, petite rose в XII–XIII вв. обозначают различные архитектурные украшения44. О розе как архитектурной детали начиная с XII в. пишет и архитектор Э.Э.Виолле-ле-Дюк в своем «Словаре архитектуры» (1866)45. В XVI в. название детали «la rose» на фасадах соборов было заменено на термин «la rosace»46, означающий «розетку», ибо в иных культурах данная деталь соотносилась с другими цветами (анемоном, шиповником, безвременником). Нередко термин «la rosace» применяется к розетке-трилистнику, известной с XIII в.47

+++

Боль от ран, причиненных стрелами Амура, тоже имеет отношение к христианским коннотациям розы. Шипы розы связаны с печалью, символизировали страдания Христа на кресте, перекликались с образом шипов тернового венца на его голове. Красные розы были коннотацией крови Христа от шипов и гвоздей. В поэзии вагантов возникает образ розы и стекающего с нее розового елея, под которыми подразумевается фигура Иисуса Христа на кресте, истекающего кровью (например, в стихотворении Вальтера Шатильонского «Толкование о золотой розе», 1163). Более того, в христианской мифологии есть герои, чьи муки связаны со стрелами, к примеру римский легионер Святой Себастьян (256–288).

Христианский контекст образа розы прослеживается в поэме Гильома де Дорриса и Жана де Мена и в сцене заглядывания юноши в зеркало или фонтан Нарцисса. По легенде Нарцисс увидел в ручье самого себя и влюбился в свое отражение. Юноша видит в фонтане не себя, а отражение сада и роз, то есть видит как бы самого себя в образе розы:

…В том зеркале я с