пишу вам в последний раз и надеюсь дать вам почувствовать разницей в выражениях и самим духом настоящего письма, что вы наконец убедили меня в том, что разлюбили меня и что, следовательно, мне не надлежит более любить вас. Итак, я отошлю вам при первой возможности все, что у меня еще остается от вас. Не бойтесь, что я буду писать вам; я не надпишу даже вашего имени на посылке, я возложила все эти мелкие заботы на дону Бритеш, которую я приучила к признаниям, весьма несхожим с теми, что поверяю ей ныне; ее хлопоты будут менее подозрительны: она примет все необходимые предосторожности, чтобы дать мне возможность удостовериться в получении вами портрета и браслетов, которые вы подарили мне; я хочу все-таки, чтобы вы знали, что я вот уже несколько дней как чувствую себя способной сжечь, разорвать эти залоги вашей любви, которые были мне так дороги; впрочем, я успела уже проявить столько слабости, что вы никогда не поверите, что я смогу дойти до подобной крайности; я хочу поэтому насладиться всей той мукой, которую причинило мне расставание с ними, и к тому же хоть сколько-нибудь затронуть ваше тщеславие. Признаюсь вам, к своему стыду и к вашему, что я оказалась более привязанной к этим пустякам, чем хотела бы сказать вам, и что я чувствовала, что мне надо снова и снова повторять себе все свои доводы, прежде чем расстаться с каждой из этих вещей в отдельности, между тем как я уже уверилась в том, что связь между нами порвана. Но ведь можно совладать со всем, что угодно, имея на то столько причин. Я отдала эти предметы в руки доны Бритеш; сколько слез стоила мне эта решимость! После тысячи колебаний и тысячи сомнений, которые неведомы вам и в которых я, разумеется, не стану давать вам отчета, я взяла с нее обещание никогда более не говорить мне о них, никогда не возвращать мне их, даже если я потребую их, чтобы еще раз на них наглядеться, — и отослать их вам, наконец, не предупреждая меня.

Я узнала до конца безграничность своей страсти лишь с тех пор, как я решилась сделать все усилия, чтобы излечиться от нее, и я боюсь, что не посмела бы предпринять этого, если бы предвидела столько затруднений и мучительных волнений. Я уверена, что страдала бы меньше, любя вас, несмотря на всю вашу неблагодарность, чем порывая с вами навсегда. Я почувствовала, что вы были мне менее дороги, чем моя страсть, и мне было мучительно трудно побороть ее, даже после того, как ваше недостойное поведение сделало вас самих ненавистным мне.

Не гордость, свойственная моему полу, помогла мне в решении отречься от вас. Увы! я претерпела ваше пренебрежение; я перенесла бы вашу ненависть и всю ту ревность, которую возбудило бы во мне ваше увлечение другой женщиной; мне пришлось бы, по меньшей мере, бороться против какой-либо страсти, по безразличие ваше для меня невыносимо; ваши неуместные уверения в дружбе и смехотворные любезности вашего последнего письма показали мне, что до вас дошли все письма, написанные мною, что они не вызвали в вашем сердце никакого волнения и что, между тем, вы прочли их. Неблагодарный, я еще достаточно безумна, чтобы приходить в отчаяние от невозможности впредь обманывать себя мыслью, будто они не дошли до вас или не были вам переданы! Я ненавижу вас за вашу искренность, разве я просила вас сообщать мне правду с подобной откровенностью? Почему вы не оставили мне моей страсти? Вам следовало всего лишь не писать мне; я не добивалась того, чтобы мне открыли глаза; разве не большее для меня зло, что я не могла вас принудить хотя бы к некоторому усилию обмануть меня и что я лишилась возможности отыскивать для вас оправдание? Так знайте, что я убедилась в том, что вы были недостойны всех моих чувств и что все ваши недостатки для меня ясны. Тем не менее, если все, что я сделала для вас, дает мне право ожидать, что вы пожелаете хоть сколько-нибудь оказать мне милость, о которой я вас прошу, то я умоляю вас не писать мне более и помочь мне совершенно забыть вас; если вы так или иначе выразите, что вам было хоть немного больно при чтении этого письма, я, быть может, поверю; а быть может, ваша готовность согласиться на мою просьбу возбудит во мне гнев и досаду и все это вновь воспламенит меня. Поэтому не вмешиваясь вовсе в мое поведение, вы, без сомнения, помешали бы исполнению моих намерений, какое бы участие вы в них ни приняли; я не хочу знать действия этого письма; не смущайте того душевного покоя, который я стараюсь себе создать, мне кажется, что вы можете вполне довольствоваться тем злом, что вы мне причинили, даже если вы предполагали сделать меня очень несчастной. Не отнимайте у меня моей неуверенности, я надеюсь, что со временем она обратится в некоторое спокойствие. Я обещаю вам не ненавидеть вас. Я слишком мало доверяю бурным чувствам, чтобы решиться на это. Я не сомневаюсь, что могла бы найти в этой стране любовника более верного и хорошего собой, но, увы! кто может вызвать во мне любовь? Разве страсть другого захватит меня? Разве моя страсть имела какую-либо власть над вами? Разве я не испытала, что однажды смягчившееся сердце никогда не забывает того, кто первый заставил его пережить восторги, которых оно дотоле не ведало и на которые было способно, что все движения его связаны с идолом, которого оно себе сотворило, что его первые впечатления и его первые раны не могут быть ни стерты, ни излечены, что все страсти, вызывающиеся помочь ему и пытающиеся заполнить и удовлетворить его, тщетно сулят ему возвращение чувствительности, которую оно более не находит в себе, что все радости, которых оно ищет без всякого желания их встретить, служат единственно лишь к тому, чтобы убедить его, что ничто на свете ему так не дорого, как память о своих страданиях. Почему вы открыли для меня все несовершенство и все превратности привязанности, которой не дано длиться вечно, и те несчастия, которые следуют за страстной любовью, если она не взаимна? И почему слепое влечение и жестокая судьба стремятся как бы намеренно заставить нас избирать тех, которые были бы способны полюбить лишь другую?

Если бы даже я могла надеяться найти некоторое развлечение в новой связи и если бы я