Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Быстрым движением он стягивает мои брюки с бедер, пока член полностью не высвобождается, твердый, наливной, кончик блестит в свете свечей.
Я наблюдаю, как он обхватывает основание, и от этого вида кровь бешено стучит в моем черепе, усиливая боль в плече, горле, голове.
— Я хочу увидеть тебя обнаженным до костей, — шепчет Крейн мне на ухо, резко сжимая мой член. — Хочу знать, из чего ты сделан внутри.
Затем он прижимается губами к моей шее, отчего я вздрагиваю.
— Кажется, я никогда не знал тебя, Эбрахам Ван Брант.
«Потому что ты никогда не знал, что я дьявол», — эта мысль пронзает мое сердце.
Она исходит из того темного места, где скрывается всадник и все худшие стороны меня.
Крейн замолкает и хмурится, как будто слышит мои мысли.
Затем отступает назад. Ослабляет хватку на моем члене, обхватив большим и указательным пальцами.
Он наклоняется, и я с благоговением смотрю на его растрепанные темные волосы. Затем он проводит кончиком языка по впадинке на шее, и из моего горла вырывается беспомощный, прерывистый стон, а колени подгибаются.
Крейн поднимает руку, прижимает ее к моему животу, чтобы я не упал, и еще одним резким движением языка слизывает с меня возбуждение.
— Блять! — я вскрикиваю сквозь галстук, и дергаю бедрами вперед.
Он смотрит на меня снизу вверх, прядь волос падает ему на лоб, и на одно жалкое мгновение я задумываюсь о том, чтобы попросить о большем. Он лишь улыбается мне, и это не добрая улыбка.
— Тебе понравилось, красавчик? — напевает он, прикладывая тыльную сторону ладони к моей щеке притворно нежным жестом. — Хоть ты и не можешь говорить, но я вижу, чего ты желаешь.
Его рука снова сжимает мой член, размазывая влагу по всей пульсирующей длине, что заставляет меня громко застонать. Я в отчаянии толкаюсь в его кулак. Как будто мое тело наконец-то вспомнило его. То же самое я чувствовал, когда набрасывался на Кэт, и то же самое чувствую сейчас: желание наверстать упущенное, желание снова все сделать своим.
Но затем он убирает руку как раз в тот момент, когда мои яйца сжимаются, хватает меня за кожаный ремешок на шее.
— Кажется, ты не понимаешь, за что тебя наказывают, — говорит он и практически тащит меня через всю комнату. Если бы мои ноги не были уже связаны ремнями, я бы выпутался из брюк. Он толкает меня на свой стол, угол которого впивается мне в бедра, я полностью теряю равновесие и оказываюсь в его власти.
— Я возьму и ничего не дам взамен, — продолжает он, и свечи, которые стоят на подоконнике передо мной, почти гаснут, когда я напряженно выдыхаю.
Он на мгновение оставляет меня, подходит к своей полке, уставленной баночками с травами и настойками, и берет маленький флакончик с золотистым маслом. Наливает себе в руки, его глаза прикованы к моим, как у охотника, наблюдающего за своей добычей, и все мое тело пылает, как будто нет ничего, кроме этого момента, и никого, кроме нас двоих. Даже Кэт кажется сном, а всадник — просто ночным кошмаром.
Вожделение затуманивает мои мысли, по телу пробегает легкая паника, когда я наблюдаю, как он расстегивает брюки, в каждом движении его быстрых и умелых пальцев чувствуется предвкушение. Его губы снова изгибаются в улыбке, а взгляд серых глаз по-прежнему холоден и расчетлив. Я ожидаю, что он вытащит свой член из штанов и засунет мне в рот — я бы очень хотел, — но он подходит сзади и прижимает смазанную маслом ладонь между лопатками, наклоняя меня к столу.
Хватает мою задницу, сильно шлепает по каждой ягодице, от чего у меня начинает бурлить кровь.
— Я последний был в тебе или были другие? — спрашивает он сдавленным голосом, масляным пальцем медленно проводит по моим ягодицам.
— Бесчисленное множество других, — пытаюсь я сказать сквозь кляп.
Но это ложь. Был только он. Я сбежал от него и провел последний год, пытаясь найти его снова в каждом мужчине и каждой женщине, которых встречал, но не получалось.
— М-м-м, — бормочет он. — Кажется, ты не знал, что я очень ревнивый.
Его палец выводит круги возле моего входа, так нежно, что я задерживаю дыхание и готовлюсь, потому что знаю, что будет дальше. Эрекция уже сильная, но руки связаны за спиной, и я не в состоянии ничего сделать, чтобы ослабить давление. Могу только ждать.
— Очень ревнивый и голодный, — добавляет он.
В этот момент его палец входит в меня грубо, без романтики, без трепета, и я сжимаюсь вокруг него, когда он проникает до костяшки.
— Блять! — издаю стон, приглушенный галстуком.
Я слышу, как он шипит у меня за спиной.
— Господи, Эйб, я и забыл, какой ты тугой.
Он назвал меня другим именем, но сейчас все кажется правильным, я чувствую себя Эйбом, а он для меня — тот самый таинственный незнакомец с Манхэттена, которому я позволял пользоваться собой неделями. Затем он снова берет масло, и я слышу, как он намазывает его на себя, а затем чувствую жар его толстой головки, проходящей через мои ягодицы.
Он вводит кончик внутрь, и я хватаю ртом воздух, когда мышцы протестуют от шока. От этого вторжения боль пронзает позвоночник, а затем накрывает волна удовольствия. Я и забыл, какой он большой.
— О, трахни меня, — стону я, мои слова путаются, я жалею, что не могу дотянуться до своего члена, который жаждет прикосновений и дергается подо мной, как дикая лошадь.
— Именно это я и делаю, красавчик, — упрекает Крейн. — Наверное, я недостаточно стараюсь.
И при этом он проталкивается до конца и мычит. Издает гортанный, животный звук. Он такой большой, горячий и скользкий, что я не могу дышать, не могу думать, не могу ничего делать, кроме как кричать, подчиняясь смеси боли и удовольствия, когда он заполняет меня.
— Боже, как же с тобой хорошо, — его слова звучат как стон и шепот, и мне очень приятно доставлять ему
