несите меня к ней. Это боги даруют мне милость видеть её перед смертью».

Слуги перенесли умирающего в усыпальницу к Клеопатре, и он умер у неё на руках, счастливый от её присутствия.

«До встречи, луна моей жизни», - прошептал он напоследок.

И уже не услышал, как она сказала в ответ:

«Иди, мой любимый. Я скоро тебя догоню».

Мать похоронила его. А затем отравила себя, указав в завещании, что хотела бы быть захороненной вместе с Марком Антонием. Жизнь пленницы, пусть и в золотой клетке, её не устраивала. Было ей тридцать девять лет.

Не жизнь – печальная песня.

К слову сказать, может, для неё и хорошо, что всё обернулось таким образом… Она, помню, страшно боялась приближающейся старости.

Когда мы узнали о смерти моей матери, Родон принялся уговаривать меня вернуться в Александрию. Он был красноречив и убедителен. Уверял, что престол принадлежит мне по праву, что никто не посмеет оспаривать моё право, что Октавиан воевал с Марком Антонием, а не с Египтом; меня никто не тронет, поскольку я не собираюсь претендовать на что-то большее. Народу нужен фараон, говорил он, а фараон лишь один. Твоя мать этого хотела бы, говорил он, ты должен вернуться хотя бы ради неё. Я был вынужден согласиться, при том что Корнелий Вар, давший священную клятву Марку Антонию и моей матери спасти меня, протестовал, предчувствуя нежелательное развитие. Но решение я уже принял.

Мы повернули коней в обратную сторону. Однако когда до столицы оставалось буквально полдня пути, меня охватили сомнения. Я вновь заколебался: стоит ли так беспечно рисковать. И ради чего, собственно? Я вовсе не желал править Египтом. Не имел ни малейшего желания. Я не хотел возвращаться домой. Вар меня поддержал. Но Родон снова призвал на помощь всё своё красноречие… Он сказал, что моя нерешительность не понравилась бы Клеопатре, что она всегда любила только смелых и дерзких мужчин. И что провести всю оставшуюся жизнь в бегах – позорная участь. Родон умел убеждать. Он в совершенстве обладал умением блистательно и феерично жонглировать словами и аргументами. Я почти дал себя уговорить, но врождённое звериное чутьё подсказывало: возвращаться домой – ужасно опасно.

Тогда, отправив Родона на разведку в Александрию, мы разбили лагерь в глухом ущелье, подальше от дороги, ведущей в город.

Родон отсутствовал двое суток. Мы уже предполагали самое худшее, что могло случиться: что он схвачен и его пытают, дабы выведать место моего пребывания.

Но всё было ещё намного ужаснее. О чём мы, конечно, не догадывались.

Мы собирались утром сняться с места. Не довелось. Ночью на наш лагерь напали. Это были римляне. Они напали на нас без предупреждения, не разбираясь и не спрашивая наших имён. Сразу стало ясно – Родон предал нас. Хорошо ещё, что мы выставили дозор и успели подняться по первому тревожному сигналу. Впрочем, это ничего не меняло. Врагов было в десять раз больше. То есть мы были обречены. И, прекрасно это понимая, мои люди стояли насмерть. Обречённость и отчаяние придавали нам сил. Но спасти нас это не могло. Результат нашего противостояния был предрешён заранее. Мои люди гибли один за другим. Зато каждый, умирая, умудрялся унести с собой две-три жизни.

Я был молод. Если не сказать - юн. Мне шёл всего восемнадцатый год. Воин из меня был никудышный. Хотя моим обучением занимался Корнелий Вар, но опыта и мастерства всё равно не хватало.

В самом начале схватки вокруг меня образовалось плотное кольцо из моих телохранителей. Но постепенно звенья кольца выпадали, кольцо редело и сжималось… Смерть впервые в жизни так близко дышала мне прямо в лицо. Было жутко.

Мы бились. Мы дрались. Отчаянно. С остервенением! Обезумев от страха, от злобы и запаха крови.

Одним из последних погиб верный Вар. Я, помню, бросился к нему, и он прохрипел:

«Сделал всё, что мог».

В следующее мгновенье здоровенный римлянин всадил мне меч в горло.

Жуть… И чудовищно больно…

- Я понимаю.

 

 

Запись 006

- До сих пор мурашки по телу… Хотя потом меня убивали раз двадцать…

- Обождите… Меч в горло… А что было после?

- После? Ничего. Смерть - это сон без снов. Не помню, кто сказал, но очень похоже. Сон без снов…

- А потом?

- Потом я проснулся. Как ни в чём не бывало.

- Можно поподробней?

- Можно. Наши убийцы, действующие по приказу Октавиана, не были ублюдками. Какие-нибудь варвары просто бросили бы наши тела на съедение диким зверям и всяким пернатым падальщикам. А эти соорудили погребальный костёр и сожгли наши трупы. Я очнулся лежащим среди обугленных тел и пепла. Я был абсолютно наг, но на теле моём не осталось ни ран, ни ожогов… Более того, я чувствовал себя…как сказать?.. обновлённым, что ли… Да, именно так, я чувствовал себя обновлённым. Этакий глубокий катарсис на всех возможных уровнях.

- Вы вернулись в Александрию?

- Зачем?

- Разве вы не хотели отомстить Родону за предательство?

- Хотел. Ещё как! Но я не торопился.

- «Месть – это блюдо, которое необходимо подавать холодным»?

- Бесспорно. Рад, что вы понимаете без лишних разъяснений. Лет сорок я путешествовал по миру. Где только не бывал. Чем только не занимался. О том, кто я есть, не говорил ни единой живой душе. Когда опасения быть кем-то узнанным прошли, я посетил Рим. Во-первых, как ни крути, это был самый центр мира, а во-вторых, я узнал, что Родон теперь обитает там. Он преуспел. Занимался ростовщичеством. Имел большую семью… Мой воспитатель… Старая ползучая тварь. Он и думать обо мне забыл. Гнида. Даже теперь вот - вспоминаю и чувствую как злоба, словно молоко на огне поднимается и стремится хлынуть через край.

- Вы убили его?

- Да… Я предал смерти всех, кто находился в его доме, включая рабов и животных. Я никого не пожалел, поверьте! Не глядите с таким откровенным осуждением. Я был молод и горяч. Боль и обида напрочь заслонили и чувство справедливости, и чувство жалости… Я был жесток. Жажда мести… Это не так-то легко объяснить. Пока вы сами не испытаете нечто похожее.

- Да нет, я понимаю, вы сын того времени…

- И сын своих родителей.

- Вы, кстати, узнали, как именно умерла ваша мать?

- Вы о подробностях? В историю с аспидом я не верю. Это, конечно, романтично, но не слишком правдоподобно. Мать превосходно разбиралась в ядах. Она испытывала их на рабах и преступниках. Так было. Обычно она проверяла яды прямо во время пира. Она искала такой яд, который действовал бы