Маша пошла по квасной дорожке от капли к капле. Ага, еще одна улика: на двери в купе проводника потек бурой пены. Дальше дорожка разделилась. Проводник вошел к себе, оставив этот потек на двери и несколько капель на полу, а остальные воры побежали дальше, в тамбур. И дали Вадику по носу: вон, целая лужица крови.

Маша приложила ухо к двери. Из купе проводника слышался плеск — застирывает одежду. У него же там раковина, чтобы мыть стаканы. Хорошо бы порваться и сцапать его с поличным: «Откуда на вас мой квас?» Но дверь наверняка заперта, да и страшно соваться к преступнику, когда, может быть, весь нагон опоен снотворным чаем.

Плеск прекратился. Маша отшатнулась от двери и сделала плаксивое лицо. Если проводник выйдет, убежать не успеешь, надо прикинуться дурочкой: «Дяденька, помогите, нас обокрали!»

Но проводник не вышел. В его купе было тихо. На двери, внизу, Маша увидела два зарешеченных оконца размером с ладонь. Для вентиляции, наверное. Она огляделась — никого. Если лечь на пол, можно заглянуть в купе через решетку.

Пол был затоптанный, а сарафан — единственный. Маша подумала, что проводник от нее никуда не уйдет. Надо хоть газету подстелить. У Деда была газета. Она повернулась, чтобы идти.

Пол вывернулся из-под ног, встал дыбом и ударил Машу в лицо. Сверху на нее рухнуло что-то тяжелое и твердое. Больнее всего досталось по затылку. В голове звенело, уши были заложены, как будто в них попала вода.

Маша смутно расслышала топот. Тяжелое-твердое навалилось еще сильнее, кто-то крикнул:

— Стой! Здесь человек!

И сразу стало легко. Тяжелое-твердое сняли, Машу посадили на откидной стульчик. Ее теребили, ощупывали, спрашивали:

— Жива?

— Где болит?

— Голова не кружится?

— Ты говорить можешь?!

— У девочки шок, она ничего не понимает! — повторяла какая-то женщина. Ее пестрый подол мелькал у Маши перед глазами.

Маша хотела сказать, что все понимает, просто ей не дают рта раскрыть, нельзя же спрашивать человека обо всем сразу. И вдруг все замолчали. Пестрый подол отступил в сторону, и Маша увидела на полу выломанную дверь купе. В дверном проеме стоял проводник. Лицо у него было залито кровью, руки по локоть алые, глянцевые, как будто окунутые в краску. Проводник шагнул в коридор, упал, и больше Маша ничего не помнила.

Вагон сильно болтало, и Маша елозила щекой по чему-то жесткому и шершавому. Она открыла глаза и увидела в дверном зеркале, что лежит головой на коленях у женщины в незнакомой синей форме. (Железнодорожница? Нет, у них форма серая.) Женщина была очень молода и, наверное, для солидности зачесывала волосы в старушечий пучок и хмурила брови.

— Ахмед Рашидович, я уважаю ваш жизненный опыт, но все же следователь — не вы, а я. Мне нужны факты, а не ваши рассуждения, — холодным го-юсом говорила она.

За окном брезжил серенький рассвет. Темирханов забился в свой угол, и вид у него был оскорбленный. Маша поняла, что идет допрос. Деда и Вадика выпроводили из купе, а ее пожалели будить и оста-мили.

Вчерашний глоток снотворного чая еще действовал. Голова была тяжелая, острые коленки следователя казались удобными. Маша прикрыла глаза и стала подглядывать сквозь ресницы.

— Вы уже десять минут клянетесь, что хотите помочь следствию, а сами уходите от моих вопросов, — продолжала женщина.

Миллионер всплеснул пухлыми ручками:

— Что вы, Настенька!

— Анастасия Ивановна.

— Извините, Анастасия Ивановна. Вы так юны, так свежи, что хочется называть вас Настенькой!

Маша подумала, что на такой комплимент можно и обидеться. Но следователь Настенька только усмехнулась:

— Еще минуту вы у меня отняли. Чувствую, придется вызвать вас на отдельный допрос, чтобы обсудить мою свежесть и заодно ваши уловки.

— Нет, нет, я хочу помочь следствию! — горячо воскликнул Темирханов. — Только поэтому я и разговариваю с вами без адвоката. Меня пугает ваша, извините, бредовая версия. Вот я и спешу оправдаться, а то вы такого понапишете, что мне потом вовек не расхлебать!

— Почему же бредовая? — возразила Настенька. — Во всем вагоне был один кейс — ваш, и он пропал. Потом в купе у проводника что-то взрывается, и мы находим сильно поврежденный кейс. По-моему, ясно: кейс был заминирован. Ваш кейс, потому что другого никто ни у кого не видел.

— Ошибаетесь, Анастасия Ивановна, — кротким голосом заметил Темирханов. — У меня свидетели: полковник Алентьев и его внучка. При них я высыпал на пол все, что лежало в кейсе. Думаете, полковник промолчал бы, если бы заметил бомбу?

— Взрыв был несильный, значит, и мина небольшая, — ответила Настенька. — Такая мина могла поместиться в мыльнице, даже в авторучке, и никто бы не заметил.

— Это пускай эксперты решают! — отрезал Темирханов. — А вы должны честно записать, что свидетели не видели в кейсе ничего подозрительного!

— Допрошу их и запишу, — ответила Настенька. Темирханов повеселел.

— Прекрасно! Я больше ничего и не хочу: правды и только правды! — подколол он следователя, как будто она хотела вранья и только вранья. — Теперь идем дальше. У нас есть еще один свидетель: Вадим. Он гнался за ворами, а не спал, как остальные… Вадик! — громко позвал Темирханов.

Дверь купе сразу же открылась. Здоровяк стоял на пороге, преданно глядя на босса. Подслушивал?

— Ты видел, как воры сбрасывали вещи с поезда? — спросил Темирханов.

— Конкретно, — подтвердил Вадик.

— И кейс видел?

Вадик замялся. Маша отлично помнила, как он говорил ночью: «Из-под носа чемодан увели!» Чемодан — и только.

— Закройте дверь! — приказала Настенька, но было поздно. Вадик понял намек босса.

— А как же! — твердо сказал он. — Я все видел: и кейс выбросили, и чемоданы, и видеокамеру полковника.

— Закройте дверь! — повторила Настенька.

На этот раз Вадик послушался. Громыхнула дверь, и Маша увидела в зеркале несчастное лицо Настеньки. Перехитрил ее миллионер. Сговорился с Вадиком у нее на глазах.

— Вот и лопнула ваша версия! — с победным видом заключил Темирханов. — А теперь я расскажу, как было на самом деле. Проводник — сообщник моров, тут я с вами согласен. Когда Вадик погнался за ними, проводник успел заскочить в свое купе. Норы спрыгнули с поезда, Вадик вернулся к себе и уснул. А проводник стал думать: сейчас Вадик одурманен снотворным, а что будет потом, когда он мыслится? Он же вспомнит, что убегали от него трое, а спрыгнули только двое. Вадик был опаснейшим свидетелем! И проводник решил убрать его сейчас же, пока остальные не проснулись. Он достал кейс из тайника, который мы все видели…

«А я не видела», — завертелось на языке у Маши. Она, конечно, смолчала. Попробуй, влезь со своими замечаниями, когда идет допрос, — моментально прогонят.