– Татьяна Николаевна! – начал он. – Я что-то слегка заучился. В какой части света Останкино?

– Балда! – закричали Роману. – Это не у нас! Это на Млечном Пути.

– Невероятно! – печально сказал Роман. – Уже появились пришельцы.

Таня не знала, какая игра продолжается, заметила только: Юлька надела свои очки с «облучком» и… стала другой.

– Все! – сказала Таня. – Конец музыке.

* * *

На первом в году общешкольном собрании вопрос дисциплины стоял, так сказать, в профилактических целях. На тех собраниях, которые потом, после общего, должны были проходить по классам, тему определял сам классный руководитель. И Таня решила: это будет разговор о здоровье. Что бы там ни говорила их врач-оптимист, надо на здоровье обратить внимание. Последние трудные классы плюс неуправляемая акселерация, плюс вся наша жизнь с ее стрессами, гиподинамией и шумами – все это надо знать. Ее бывший друг, доктор Михаил Славин, писал работу о признаках ранней ишемии. Он ей рассказывал много жутких историй, а она все их записывала. Записывала тогда и думала: классический отход от заветов мамы. Я записываю его мысли, вместо того чтобы оставить его ночевать. А сейчас мысли пригодились. Она листала тетрадку, там его рукой были нарисованы самые примитивные («Для таких темных, как ты», – говорил он) чертежики и диаграммы. Она перерисовывала их, ощущая тоскливую пустоту. Как раз состояние для рисования схем.

Родителей на собрание пришло мало. Несколько новых мам озирали Таню внимательно и придирчиво. Родителей Юльки не было. Из «старых» первой пришла мама Романа. В который раз Таня обратила внимание, как она тяжела для своих лет. Она больше всех взволновалась разговором о здоровье. Все ушли, а она, обмахиваясь тетрадкой, все выспрашивала.

– А у Ромасика очень большие синяки под глазами?.. А не производит он впечатление чем-то больного?..

Таня не судила ее за глупый страх, она понимала его, профессионально обязана была понимать в родителях. И все-таки Вера, как всегда, показалась ей клушей с одной-единственной функцией – вырастить дитя. Не укладывалось в голове, что она инженер, что у нее есть, должны быть, какие-то профессиональные знания, что она вообще может о чем-то думать, кроме сына. Таня нарочно спросила ее о работе, та долго сосредоточивалась, морщила лоб, потом засмеялась и сказала:

– Вы сбили меня с толку. Когда я думаю о муже и сыне, я дурею. Это видно? Видно, видно… Я знаю… Так что о работе? Работаю. Служу. Все у меня хорошо в этом смысле. Почему вы спрашиваете?

Она даже слегка рассердилась на Таню за это нефункциональное любопытство. В конце концов, действительно, какое кому дело до ее служебных качеств? Тем более учительнице, для которой главное, чтобы она была хорошей матерью и хоть каким инженером…

Вера срисовала у Тани из книги упражнения для ликвидации сутулости. Роман, правда, сутулым не был. Но мамы сутулых поспешно убежали – знаем! знаем! – а эта сидела и рисовала. И лицо у нее было девчоночье, юное, одухотворенное, хоть и возникало из тяжелого двухъярусного подбородка.

* * *

Октябрь был как никогда.

– Я сто лет не видела таким Ботанический! – восхищалась учительница биологии, особа экспансивно-романтическая. – Что-то особенное. Иллюзия чего-то неземного! Хочется упасть в эту красоту и умереть! Умоляю! Поведите срочно детей!

Все захохотали, а она не могла понять почему.

– Чего вы? Чего вы? – спрашивала она.

– Обнаружили в тебе склонность к массовому убийству. Всей школой упасть и умереть!

– Я же не в том смысле! – стала оправдываться смущенная учительница.

– В том! В том! – смеялась Таня.

– …Ой! – закричала Юлька и сняла «облучок». – Это же в Останкине. Там действительно здорово!

– А! – сказал Роман. – Экспедиция на Млечный Путь. Татьяна Николаевна, а какие гарантии возвращения?

– Без гарантий, – ответила Таня. – Операция, полная риска. Можем умереть от красоты.

Умереть от красоты захотели почти все и отправились на другой конец Москвы на следующий же день. Ходили по саду почтительно, артистично всплескивали руками, закатывали глаза, и вдруг Сашка с диким воплем кинулся к фонарному столбу.

– Братцы, – закричал он, – железный! Как это прекрасно!

Все тут же подхватили игру, картинно встали на колени вокруг столба, а Сашка произнес торжественный спич в честь Прометея, Яблочкова, чугунолитейного производства и призвал всех собирать металлолом.

Таня сказала: «Ах так… И не надо… Гуляйте!» И они просто гуляли, а потом, когда шли назад, Юлька и Роман отстали. Почему-то тогда Таня подумала: они подходят друг другу, как две половины одной разрезанной картинки. Но она не в первый раз так думала, видя возникающие на ее глазах юные пары, поэтому как подумала, так и забыла. А вспомнила о первом своем впечатлении уже потом, потом…

* * *

– Сколько в тебе кровей? – спросила Юлька.

– Одна единая неделимая русская, – торжественно ответил Роман.

– Ты вряд ли будешь гениальным, – серьезно сказала Юлька. – У меня гораздо больше шансов. У меня тоже преимущественно русская, но слегка разбавленная.

– Водой или сиропом? – спросил Роман.

– Сам дурак, – серьезно продолжала Юлька. – Бабушка у меня из немцев…

– Фи! – не поддавался Роман. – Тоже мне кровь…

– Мой отец – метис…

– Вот это уже мне нравится! – обрадовался Роман. – Метис – это звучит гордо.

– Не в том смысле, – сказала Юлька. – Он наполовину украинец, наполовину поляк. Понял?

– Тогда он мулат, – засокрушался Роман. – Это уже не так гордо. Не быть тебе гениальной. – И заинтересованно спросил: – А негров в вашем роду не было?

– Монголы были, – приняла наконец игру Юлька. – Те, что из ига…

– Слава богу, – обрадовался Роман. – Хоть что-то… Можно, я буду звать тебя просто: Монголка?

Потом удивлялись, почему он кричал в классе: «Монголка!»

– Что в ней монгольского? – спрашивали ребята.

– Душа, – отвечал загадочно Роман. – Она ведь из ига. Сама сказала.

Судьба подарила им несколько абсолютно безоблачных месяцев. Это навсегда останется тайной, как их дотошные родители именно в этом случае долгое время были слепы и глухи и остались не в курсе. Дело в том, что Людмила Сергеевна ждала ребенка («Спохватилась после сорока! Но надо! Надо!»), а Вера возилась с Костей, у которого обострились все хворобы, и его попеременно перекладывали из больницы в больницу. («Знала, есть какая-то Юля. Фамилия мне ничего не сказала, а Ромасик никогда поздно не задерживался. Ведь на это смотришь в первую очередь».)

Они назначали свидания в детском отделе универсама, у бассейна, где вместе с зелеными шарами мячей плавали зеленые крокодилы, киты, черепахи. Они садились на кафельные берега бассейна и пропадали. Люди становились природой, и совершенно не имело значения их человеческое количество. А может, чем больше – было даже лучше. Роман и Юлька только меняли место на своем «берегу» в зависимости от того, что в универсаме выбрасывали и как выстраивалась очередь. Они сидели с авоськами для хлеба, молока, как с неводами; люди же шуршали, бушевали, как деревья, как море, как ветер. А вот крокодилы были живые и настоящие, и звали их Сеня и Веня.