Я повлек ее в сторону ложа. На малиновом пологе, окутывающем кровать со всех сторон, был вышит герб ее отца. Два золотых льва в верхней части геральдического щита свирепо взирали на меня. С гулко бьющимся сердцем я откинул складки бархата, приподнял шелковое, украшенное рюшами покрывало, обнажив белые простыни, и пригласил ее взойти на ложе. Ключ я положил на одну из подушек. Нежными прикосновениями я одну за другой вынул шпильки слоновой кости и погрузил пальцы в длинные каштановые волосы, рассыпавшиеся по плечам. Она дрожала. Подобно всем, кто не знает собственного тела, ей была нужна нежная ласка, прежде чем она сумеет осознать собственное желание, которое так долго подавляла в себе. Несмотря на то что опасность подстерегала нас в любую минуту, я не хотел спешить, чтобы нечаянно не проявить грубость. Посвящение женщины в искусство страсти — это святая честь. События нельзя торопить, потому что в памяти о первой встрече должен навсегда оставаться тонкий аромат, а не кровавое пятно, которое уже никогда не удастся вывести с простыни.

Одной рукой она прижимала к себе накидку, а при помощи другой пыталась устроиться на кровати. Корсет все еще туго обхватывал ее грудь. Я мягко привлек к себе ее голову и слегка прикоснулся губами к нежной щеке.

— Вы никогда не пытались себе представить, каким бывает поцелуй мужчины? — прошептал я, зная, что воображение всегда управляет телом.

Мои губы купались в ее дыхании. Она запрокинула голову и вместо ответа предложила свои губы. Я приник к ней с нежным поцелуем, и она смежила веки. Потом она медленно разомкнула вздрагивающие губы, и я испил сладкий нектар ее языка.

Ее корсет спереди был застегнут на четыре пуговицы, а сзади стянут полудюжиной тесемок. Мои пальцы медленно расстегнули первую из пуговиц, ослабив корсет на ее груди. Она снова вздрогнула и слегка отодвинулась со словами:

— Мне холодно.

Я улыбнулся, потому что под моими пальцами капелька пота змейкой сползала по ее шее. Несмотря на открытое окно и толстые каменные стены дворца, в комнате было очень жарко. Тем не менее я укутал ее плечи своим черным плащом. Теперь, когда нагота была прикрыта, я продолжал расстегивать пуговку за пуговкой, а мой язык исследовал ее кожу от ямочки над ключицами к горлу. Моя собственная рубашка намокла от пота и прилипла к спине.

Мои руки скользнули под плащ и занялись шнуровкой. По мере того как тесемки развязывались, ее легкие наполнялись воздухом. Когда корсет наконец упал, я выдохнул в ее ушко:

— Вы никогда не пытались себе представить, какими бывают прикосновения мужчины?

Не дожидаясь ответа, я откинул плащ и бережно взял ее груди. Проводя ладонью вокруг сосков, я чувствовал, как ее тело наполняется новой жизнью. Она откинулась назад, мои пальцы и губы ласкали ее тело. Она вцепилась в простыни, при этом глаза ее потемнели и засветились, как две полные черные луны. По-прежнему не отрывая от нее взгляда, я поцелуями проложил дорожку к талии, и ее тело устремилось вверх, навстречу моим губам. Ее голова теперь была откинута, а рот приоткрыт. Казалось, будто она вот-вот запоет, и только необходимость таиться не позволяет ни единому звуку сорваться с этих уст.

Всю ночь при свете одинокой свечи я пестовал ее страсть, наблюдая, как в инфанте пробуждается наслаждение, дотоле неведомое. Подушечками пальцев и языком я притрагивался к каждому пальчику ее рук и ног, к каждой частичке тела этой королевской жемчужины, которую имел счастье лелеять в своих руках. Первые лучи солнца осветили ее новое чело, страсть ее духа теперь стала страстью ее плоти. Она была полностью обнажена, в то время как я по-прежнему был скован одеждой.

Я взглянул на распятие, вырезанное из слоновой кости, которое висело в изголовье ее кровати. Оно было выполнено настолько мастерски, что наводило на мысли вовсе не о смерти, а о жизни и о красоте. Тело напоминало древние статуи Аполлона, и не было заметно ни единой капли крови, вытекающей из ран. Четко просматривались напряженные мускулы ног, рук и живота. Казалось, будто повязка, охватывающая его бедра, вот-вот упадет к ногам. Длинные локоны ниспадали на грудь, а на губах светилась тихая улыбка блаженства. То было распятие, которое уже сулило воскрешение.

Инфанта Изабелла взглянула на меня и улыбнулась. Ее глаза были сонными, но при этом широко распахнуты от возбуждения — как у человека, который нечаянно обнаружил спрятанное сокровище. Свеча рядом с ее кроватью почти догорела. Растаявший воск перелился через край и стекал с золотого подсвечника.

— Когда вы вернетесь ко мне? — спросила инфанта.

— Как только меня снова пригласят.

— Вас приглашают — приказывают! — вернуться в течение двух недель. Обещайте мне, что вы вернетесь?

— Премного польщен, ваше высочество, но я предпочитаю свободу и потому не могу давать никаких обещаний и клятв.

— Я могла убить вас, — напомнила она, и в ее голосе вновь зазвучали повелительные нотки.

— Конечно, могли, но в таком случае я бы точно не смог вернуться.

— Вы бессердечны, — она резко вскинула голову. — Наслаждение, которое этой ночью вы заставили меня испытать, обернется болью, потому что я каждую ночь буду ждать возвращения моего желания.

— Ваше желание отныне принадлежит вам, моя госпожа. Оно навсегда останется с вами.

— Ах, если бы вы были принцем или герцогом… — с сожалением сказала она.

— Я ни тот ни другой, я всего лишь недостойный идальго, у которого нет ничего, кроме разве что письма вашего отца, в котором он засвидетельствовал мое благородное происхождение.

— Я знаю, кто вы такой, дон Хуан. Все женщины Испании знают вас.

Я усмехнулся, польщенный этим замечанием. Своим пальчиком она легко коснулась моего плеча, потом другого.

— Вы дон Хуан Тенорио, герцог любовного желания и завоеватель одиноких женщин, жен и вдов, величайший любовник всех королевств Испании и всех территорий Испанской империи.

— Если вы и в самом деле знаете меня, то вам должно быть также известно, что я не испытываю желания править ни одной страной и ни одной женщиной.

У инфанты перехватило дыхание, и она закашлялась. Я наполнил чашу водой из кувшина и протянул ей, а потом прилег рядом на постель.

— Могли бы вы когда-нибудь полюбить меня?

— Я не могу полюбить ни одну женщину.

— Как это печально…

— Разве это печально — не хотеть того, чего не имеешь?

— Чего же вы хотите, дон Хуан?

— То, чего я хочу, невозможно завоевать, это можно только создать.

— Что бы это могло быть?

— Это всего лишь…

— Инфанта Изабелла! — послышался из-за двери голос дуэньи. — У вас в комнате находится мужчина — я видела через замочную скважину! Я позвала стражников! Они идут сюда вместе с вашим отцом!

Изабелла и я взглянули друг на друга и на мгновение замерли. Она потянула на себя накидку и обнаружила ключ, который по-прежнему лежал рядом на подушке. Я осторожно спустился с кровати — там, где это не было видно дуэнье, и устремился было к окну, но внезапно сообразил, что мой плащ так и остался среди простыней. Не покидая укрытия, я протянул из-за полога руку и забрал свою вещь. Потом быстро поцеловал инфанту на прощанье, но она задержала мою ладонь и прошептала: «Скоро». Я улыбнулся и повернулся, чтобы покинуть ее.