— Сейчас там дорого поселиться, — заметил Дмитрий Сергеевич. — Заманчивое место. Но я не о том. Мы говорили о новых браках. Когда жена молодая, есть шанс, что она закроет тебе глаза на смертном одре.

"Какая глубокая мысль", — с раздражением подумал Вадим.

— Неглубокая, но мысль, — услышал он и удивился. — Мужчиной в этом случае движет не любовь, а страх. Я бы не хотел, чтобы моя дочь когда-нибудь попалась на этом, перепутала любовь и страх. Я бы объяснил ей разницу.

— У вас есть дочь?

— Да, от одной из моих жен, правда, бывших. Это ее родственник попросил вас отвезти посылку для меня.

— Посольский работник, — напомнил Вадим.

— Так, мелкий служащий. Но у меня есть и сын. Я все оставлю ему. Как говорили мои предки, пусть лучше будет один богатый, чем шесть пролетариев. — Он засмеялся. — Я не хочу делить на всех, чтобы они распылили то, что у меня есть. А дочь получила деньги на образование, я ее выучил и дал деньги на свой маленький бизнес.

— Интересно, — подал голос Вадим.

— Но и это я сделал из чувства вины.

— Вот как?

— Вины перед деньгами. — Микульцев засмеялся. — Если они попадут в бестолковые руки, то пропадут.

Вадим молчал.

— Вам нравится ход моих мыслей? — тихо спросил Дмитрий Сергеевич.

— Любопытно, — коротко ответил Вадим.

— Я говорю вам об этом, потому что вы все-таки наш человек.

— То есть? — спросил Вадим с любопытством.

— Мы оба выросли не на гидропонике, — фыркнул Микульцев. — Так говорил мудрый дядюшка моей самой любимой женщины. Давно, правда.

Вадим засмеялся.

— Что вы имеете в виду?

— Пробовали помидоры, выращенные на камнях и воде? Красивые снаружи, похожие на помидоры. Только внутри почти никакой плоти и никакого вкуса во рту. А те, которые выросли на земле, под солнцем, настоящие. Вы знаете своих предков, я тоже.

Вадим не ответил.

Сигары отгорели одновременно у Микульцева и у Вадима.

— Ну вот, ровно сорок девять минут и пятьдесят шесть секунд. — Дмитрий Сергеевич смотрел на светящийся циферблат часов. — Надеюсь, было интересно. А мне — большое облегчение. Да, похвастаюсь, я взял в лизинг три самолета. На выгодных условиях. Знаете, что такое лизинг?

— Слышал, — ответил Вадим.

— Лизинг бывает разный, мой — самый удачный, — хвастался Дмитрий Сергеевич. — Авансовый платеж — двадцать процентов от цены самолетов. Срок выплаты — десять лет. Я нашел и самолеты, и даже менеджера вывез из-за границы. Я рассказываю об этом, чтобы вы, Вадим, знали: если что-то нужно — без смущения. Мне будет только приятно.

Свет зажегся. Они молча смотрели друг на друга. Потом Дмитрий Сергеевич протянул руку. Вадим, секунду помедлив, подал свою.

— Знаете, Вадим, я сделал странный вывод, успех — это начало конца. И чтобы конец этот не наступил слишком скоро, поскольку успех преследовал меня еще до рождения, я пробую себя на разных полях. Прошу вас в любое время на любое поле. Надеюсь, вы поняли, что все искренне. И еще — возьмите вот это. Давайте вашу руку.

Вадим протянул. На ладонь лег крошечный веер. Он был украшен золотыми птицами.

— Интарсия, — сказал Микульцев. — Золотые нити вбиты в дамасскую сталь. Веер — мой знак. А эта вещица не просто игрушка.

Вадим рассматривал то, что дал ему Микульцев.

— Это мобильный телефон, специальный. По моему дизайну и заказу. Я даю их тем, кому я необходим, — говорил он, внимательно наблюдая за Вадимом.

Вадим усмехнулся и подумал: "А не тем ли, кто вам необходим, Дмитрий Сергеевич?" Но оставил эту мысль при себе.

— Здесь заложен только один номер, мой. Вы отыщете меня всюду, когда только я могу стать вашим спасителем. Понимаете?

Вадим улыбнулся:

— Я тронут.

Вадим вышел из клуба, ему не хотелось идти в метро. Может быть, потому что в вагонах слишком густое чувство вины? А чтобы признаться в ней, мало у кого хватит духу?

Частник на "десятке" остановился перед ним, едва Вадим поднял руку. Он сел в машину, назвал адрес и закрыл глаза. Почувствовал, что голова слегка кружится. От табака и от рома? Или от разговора в темноте? А Дмитрий Сергеевич прав: ты выходишь из темноты другим.

Микульцев вернулся в комнату, сел в кресло и вынул из кармана мобильный телефон.

— Это я, — сказал он. — Все идет как надо.

В ответ он услышал смех.

— Нет-нет-нет-нет… — бормотала Катерина. В сознание вошли слова Светланы Поляковой, коллеги по теме. Но их смысл она не хотела принять. — Нет-нет-нет…

Катерина смотрела на белый телефонный аппарат, словно видела в нем причину несчастья. А она-то ждала счастья. Скорых перемен.

— Нет-нет-нет, — наконец услышала свой голос. Торопливую, похожую на азбуку Морзе дробь коротких слов. Эту азбуку непонятно для чего изучал брат Федор, когда был мальчишкой.

Или стучат ее зубы, отбивая дробь? Неужели началось — то же, что у матери? Генетика? Ей уже казалось, что на нее с особенным сочувствием смотрел самый первый, московский, доктор, который поставил матери диагноз "болезнь Альцгеймера". Профессор Назаров не смотрел на нее так, но он свой.

"Да какая, к черту, генетика?!" — возмутилась она собственной слабостью. А что такое страх, если не слабость? Ни у кого в роду Соломиных-Улановских-Веселовых, уверяла мать, не замечено такой болезни.

Но Катерина знала то, чего не знала даже мать. К роду Соломиных принадлежал только дядя Миша, а бабушка Варвара, которая считалась его родной сестрой, не была ею вовсе. Осиротевшую в младенчестве, ее приняли к себе родители дяди Миши. Это семейная тайна, которую он открыл ей перед самой смертью. Ей, а не ее матери Ксении, потому что она всегда жила, как он говорил, на отлете.

— Я должен был унести это в могилу, Катерина, как и свою настоящую любовь. — Они сидели тогда на даче, не включая свет. Только огонь за дверцей освещал жестянку, прибитую перед печкой, — страховка от искры или уголька. Она заметила, что в темноте люди чаще становятся откровенными.

К тому времени бабушки уже не было, дядя Миша не находил себе места без нее, он почти забросил карту, на которую наносил точки, обозначающие зоны. Аномальные — красным, сакральные — зеленым.

— Но мне хочется, чтобы ты знала.

В тот вечер Катерина узнала, что дядя Миша любил ее бабушку Варвару всегда, причем не как сестру.

А если в роду бабушки Варвары кто-то болел? Катерина поморщилась, казалось, желудок завязывается узлом. Она открыла рот, глубоко вдохнула. Она понимала — не надо глотать воздух, она доведет себя до нервной икоты. Но на миг стало легче. И следом явилась утешающая мысль: бабушка дожила до глубокой старости без всяких признаков болезни Альцгеймера. О том, чем болели в роду отца, она никогда не узнает, не у кого. А ее мать, считает доктор Назаров, заполучила болезнь по другой причине.