— Надеюсь, вы наконец скажете мне, что привело вас в мой дом? — полюбопытствовала мадам де Брекур после того, как им подали вино и они отпили по глотку.

— Этой ночью к вам прибыла ваша племянница, мадемуазель де Фонтенак, не так ли?

— Но... Как вы об этом узнали? — воскликнула графиня, даже не пытаясь скрыть своего изумления. — Я понимаю, что вы самый осведомленный человек во Франции, но не подозревала о вашем даре ясновидения.

— Все на самом деле гораздо проще: мой кузен, молодой человек по имени Альбан Делаланд, — уже и сейчас один из лучших моих помощников, следователь от Бога, встретил ее, когда она заблудилась, посадил на лошадь и привез к вам.

— Ах, вот оно как! Так передайте ему мою благодарность и...

— Прошу меня извинить за то, что вас прерываю, но меня привело к вам вовсе не желание услышать вашу благодарность. У молодого человека сложилось впечатление, что юная особа сбежала из сен-жерменского монастыря урсулинок.

— Да, и у нее были для этого самые серьезные основания: ее мать пожелала, чтобы она приняла постриг и навсегда осталась в стенах монастыря. И если вы приехали затем, чтобы забрать ее у меня и водворить обратно к урсулинкам, то это невозможно, и мы даже не будем об этом говорить. Де ла Рейни рассмеялся.

— Милая графиня! Мне с избытком хватает забот с ведьмами и колдуньями, которых после Нового года мои люди тащат ко мне чуть ли не каждый день. Заниматься еще и монашками мне недосуг. Но, я боюсь, как бы ваша беглянка не попала в беду. По воле случая, во время своего путешествия она стала свидетельницей такого события, какого лучше бы ей не видеть никогда! Не спрашивайте меня, какого, — торопливо добавил он, видя, что мадам де Брекур уже готова задать вопрос. — Альбан заставил ее дать слово, что она никогда и никому ничего не скажет, но в ее возрасте так трудно держать секреты... Впрочем, и в другом возрасте это тоже бывает нелегко.

— Неужели все так серьезно?

— Это государственная тайна! Должен вам сказать, что и бегство из монастыря — немалая провинность. Как только ее начнут искать, тут же отправятся к вам в Прюнуа. К тому же, если память мне не изменяет, вы не в самых добрых отношениях с ее матерью.

— Да, мы с ней не помирились. Я ведь поделилась с нами два года тому назад своими подозрениями относительно смерти брата. И Шарлотту я ей ни за что не отдам. Могу поклясться, она ни перед чем не остановится и вмиг избавится от дочери, чтобы жить в свое удовольствие. Но я прекрасно понимаю, что на ее стороне все права, и не сомневаюсь, что она испытает огромное удовольствие, когда отправит ко мне ваших людей, чтобы те обыскали тут все, от погреба до чердака.

— Это веский довод в пользу того, что девушке нельзя оставаться у вас в замке.

— Я согласна, что это разумно, но где она будет в безопасности? Мой особняк в Париже, точно так же, как имение в Нормандии, вызовет столько же подозрений, как и Прюнуа. К тому же что она будет делать там одна? Ей ведь только пятнадцать!

— Может быть, вы могли бы доверить ее кому-то из своих подруг? Например, мадам де Севинье?

— У нее добрейшее сердце, но, к сожалению, слишком проворное перо... Впрочем, и язык тоже.

— Да, согласен с вами. Вы приближены ко двору. А мадам де Фонтенак тоже?

— Пока был жив мой брат, ее принимали вместе с ним и благодаря ему. Но с тех пор, как он умер, многие из-за ее скверного характера отказались встречаться с ней. Думаю, однако, что время от времени она приезжает полебезить перед мадам Скаррон, которой Его величество король пожаловал титул маркизы де Ментенон в знак благодарности за ее заботы о детях, подаренных ему мадам де Монтеспан... Звезда последней уже, похоже, закатывается. Мадам де Ментенон страшная ханжа и, конечно же, будет очень рада поучаствовать в поимке будущей монахини, которая посмела сбежать. Но к чему все эти расспросы? Уж не собираетесь ли вы представлять бедняжку Шарлотту ко двору? Надеюсь, что нет.

— Не ко двору, конечно, но что-то в этом роде. Мысль очень недурна, исходя из постулата, что менее всего заметен тот, кто находится в толпе на площади среди бела дня. Мне помнится, что вы добрые друзья с герцогиней Орлеанской, этой нашей, всеми любимой, оригиналкой?

— Не буду этого отрицать и признаюсь, что и я ее очень люблю. Да, она совершенно непредсказуема, но сердце у нее огромное — больше собора Нотр-Дам-де-Пари.

— Вот и прекрасно. Вы знаете не хуже меня, что король сейчас ожидает, когда закончится постройка сказочного Версаля, где он намерен расположиться вместе со своим двором. А пока он перемещается в зависимости от времени года из Сен-Жермена в Фонтенбло и обратно, заглядывая в новый дворец лишь на короткие мгновения. А брат короля с супругой предпочитают странствовать между Пале-Роялем в Париже и своим очаровательным замком в Сен-Клу. Если устроить вашу племянницу к герцогине Орлеанской, она, во-первых, не будет на глазах у двора, а во-вторых, вряд ли кому-то придет в голову искать ее у герцогини. А если кто-то об этом и задумается, то не осмелится ее искать. К тому же и я буду внимательнейшим образом за ней присматривать. Ну-с, что вы об этом скажете?

— Скажу, что вы гениальный человек, и я немедленно прикажу заложить лошадей и отправлюсь к герцогине. И еще скажу, что из друзей, какие только бывают на свете, вы — самый лучший.

— Благодарю вас. И вот еще о чем попрошу вас: строго-настрого прикажите слугам позабыть о мадемуазель де Фонтенак. Ее в вашем замке не было.

— Не беспокойтесь. Своим слугам я доверяю, как самой себе.

— А вам я советую быть осторожнее. Я сейчас имею дело с «подземным миром», как я называю прислугу, и должен сказать, поражен необычайным количеством сюрпризов, которые они преподносят.

— К моему дому это не имеет отношения. Все мои слуги родились или в Прюнуа, или в Брекуре, этим все сказано.

— Но, как известно, коварный змий проник даже в райский сад. Я вас очень прошу: осторожность и осторожность!

Как только де ла Рейни уехал, графиня собрала свою челядь. Маргарита сурово поглядывала на собравшихся, но графиня говорила со слугами твердо, но доверительно, как могла бы говорить мать семейства со своими детьми. Потом она распорядилась, чтобы ей заложили карету. Спустя полчаса она уже быстро катила по направлению к Парижу, не сомневаясь, что скоро увидит герцогиню Орлеанскую. Накануне в Сен-Жермене прошел слух, что принцесса страдает несварением, собирается позвать врача и намерена оставаться в постели. Стало быть, графиня непременно застанет ее дома. Мало этого, они смогут поговорить наедине без свидетелей, поскольку именно такой близкой дружбой дарила герцогиня Елизавета графиню Клер...

Вернулась графиня поздней ночью и, не медля ни секунды, прошла в комнату к племяннице. Та по-прежнему лежала в постели и под бдительным оком Маргариты уничтожала яства, принесенные ей на подносе.

— Все устроилось! — радостно объявила графиня, опускаясь в кресло, даже не сняв дорожную одежду и внеся в комнату запах морозной свежести. — Завтра я отвезу вас в Париж. Герцогиня Орлеанская, супруга Его королевского высочества Филиппа, согласилась взять вас под свое покровительство. Она знает все ваши обстоятельства, и вы будете у нее в полной безопасности.