Что и говорить, состязаться с палачами я не собирался – невелика честь, – но напугать врага никогда не помешает.

– Послушай, я отпущу тебя, и ты уйдешь вниз по ущелью, где сдашься воинам. Тебя не убьют. Но ты должен рассказать мне все, что знаешь.

– Если я предамся врагам, меня будут пытать особенно изощренно. Лучше умереть на колу или на столбе.

Похоже, мой пленник не верил, что его повелитель может потерпеть поражение.

Что ж, к пленному противнику следует относиться по возможности мягко. Стараясь сделать это максимально безболезненно, я всадил короткий меч в его сердце. Двадцать четвертый «мягкий камень» обрел покой, так что от него можно было не ждать неожиданностей в предстоящей битве.

Топот копыт стих вдалеке. Еще дальше шумело большое войско. Но оно, насколько я понял, не двигаюсь пока в мою сторону. Я отошел от облюбованного места, прилег на траву и задремал. Сквозь сон я внимательно вслушивался в ночные звуки.

Утром в атаку пошла тяжелая кавалерия. Меня, они, видимо, приняли за чучело или за приманку.

«В каждом войске свои обычаи. Может быть, у здешних так принято – выставлять одинокого меченосца у места, где они устроили засаду», – подумали, наверное, нападающие.

Они подняли большие щиты над головами, чтобы их труднее было поразить со скал дротиками, стрелами или метательными копьями. За кавалерией шел отряд лучников. Меня, открыто стоявшего посреди дороги, они снова не брали в расчет.

Я еще раз крикнул им остановиться, и они опять не послушались. Правда, на этот раз не было рева и хохота. Враги двигались молча, напряженно оглядываясь по сторонам.

Когда до первых рядов кавалерии оставалось метров десять, я сделал несколько шагов навстречу всадникам и ударил мечом в прорезь шлема воина, который намеревался смахнуть меня с дороги булавой как досадную помеху. Такая же участь постигла двух его товарищей – они даже не успели поднять оружие.

Недостаток тяжелых доспехов – маленький угол обзора. Прежде чем кавалеристы сообразили, откуда приходит смерть, двадцать из пятидесяти валялись на земле. А для меня самым трудным было уклоняться от обезумевших лошадей. Они двигаются гораздо быстрее людей, их движения не так предсказуемы, копыта сильны и быстры, а убивать невинных животных я не хотел. Они ведь не питали ко мне никакой злобы… К тому же это потребовало бы много дополнительного времени. Некоторые кони срывались в бурный поток Баксана и тут же тонули. Сильное течение сразу утаскивало их на дно.

Всадники попытались опустить щиты, закрыться ими от моего натиска, но сплошную стену они выстроить не смогли, и через десять минут полегли все. Лучники, оставшиеся без прикрытия, испуганно попятились. Они привыкли биться издали, расстреливая из дальнобойных луков врага, когда он не угрожал их шкурам. Сейчас человек с мечом оказался слишком близко.

Некоторые побежали, другие послали свои длинные стрелы прямо в меня. Точнее, в то место, где я только что стоял. С тяжелыми бронебойными стрелами шутки плохи. Самый лучший доспех от них не защитит, отбить их мечом трудно. Особенно если стрелы идут одна за другой. Я уклонялся, пользуясь тем, что стрелы летели не сплошным потоком.

Минута – и я добрался до лучников, которые не успели вынуть свои кинжалы. На них почти не было доспехов. Вновь началось избиение. Дерясь с лучниками, я вынужден был выйти из теснины. Теперь на меня можно было напасть со всех сторон.

Высокий всадник в золотой кольчуге – вряд ли сам Лузгаш, но, скорее всего, его близкий подручный – приказал отряду конников напасть на меня сбоку. Вид у него был ошеломленный. Что же до его бойцов, то многие были явно охвачены паникой.

Рассеяв лучников, я в несколько прыжков вернулся к ущелью. И началась рубка. Некоторые всадники из личной охраны вождя владели мечом неплохо, гораздо лучше воинов обычного ополчения. Притом их было много – человек пятьдесят. Мне пришлось перейти на следующий уровень сознания, ускорить движения, вдвое повысить внимательность.

Через пятнадцать минут всадники были уничтожены. На поле боя воцарился бедлам. Обезумевшие кони, вопящие в истерике бойцы, хрипло орущий приказы командир, предсмертные хрипы тех, кого не удалось поразить с одного удара.

Перепрыгнув через пару лошадей и промчавшись по трупам, я попытался догнать всадника в золоченых доспехах. Но он, забыв о воинской гордости, повернул коня и умчался прочь быстрее ветра. За ним с завываниями неслись остатки его воинства. После бегства командира ни один не осмелился повернуться к смерти лицом. Я не стал гнаться за бежавшими – пусть поработают палачи Лузгаша. О порядках в его войске я уже имел представление.

На земле было просто некуда ступить – всюду валялись неподвижные тела, растекались лужи крови.

Я отошел к реке и напился. Страшно хотелось есть. Энергии было потрачено очень много, но я знал, что запасов организма мне хватит еще на три часа интенсивной работы Набивать желудок сейчас не стоило, даже если бы такая возможность имелась. Пищу нужно переварить, в не переваренном состоянии она отягчает движения. Именно дли экстремальных случаев организм и создает запасы энергии в виде подкожного жира. За последние двенадцать часов я похудел килограммов на восемь.

Еще несколько часов я ждал. Позади меня, в долине, как будто началось беспокойство. Трубили рога. Раздавался гулкий топот. Из этого я сделал вывод, что Касым добрался до населенных мест и поднял тревогу. Жаль только, ополчение не успеет сюда собраться. А те жалкие десятки легковооруженных воинов, что выставят ближайшие деревни, будут опрокинуты за две минуты.

Впереди все отчетливее слышался лязг, гул и топот множества копыт, ступавших по холодным камням дороги вверху, в горах. На ущелье впереди упали лучи заходящего солнца, и сразу стали видны шлемы, и шиты, и поднятые пики, и обнаженные мечи. Основные силы армии Лузгаша шли в атаку.

Людей было действительно много. Не тьмы и тьмы, как рассказывал Нахартек, но наверняка больше двух тысяч Лузгаш вел в бой основной отряд.

Перед входом в теснину, которую я удерживал, войско перестроилось. Выставив перед собой пики и загородившись щитами, вперед пошел отряд тяжелой пехоты. Легковооруженные воины крались вдоль бурного Баксана, влезали на скалы, чтобы напасть на врага сбоку. Плотный строй имеет один существенный недостаток: в нем негде повернуться. И если тебе удалось в строй вклиниться, ты становишься королем положения. А уж в монастыре Лаодао нас учили разбивать самые сложные построения. Неприступного строя не бывает вообще. А солдаты армии Лузгаша шли даже не в ногу. И зачем-то выставили вперед свои длинные пики. Как будто я собирался бросаться на них грудью.

Я не торопясь подошел к ощетинившемуся строю, схватил первую попавшуюся пику и выдернул ее владельца наружу. У него не хватило ума выпустить оружие, и он упал под ноги собственным товарищам, которые тут же его и истыкали. Видимость из-за больших щитов была неважной. А я занял место неудачника. Идущий следом копьеносец сделал довольно шуструю попытку достать меня кинжалом, но, поскольку я ждал любых неприятностей, его планы сорвались, а он упал на дорогу. Брешь в строю начала стремительно расти. Скоро строя как такового уже не существовало – лишь отдельные тяжеловооруженные солдаты. Нет на поле боя существа более беспомощного, чем одинокий пеший воин в тяжелой броне. Его могут забить дубинами даже неповоротливые крестьяне.