«…Какой же он здоровенный», – отвлечённо подумал Рик, погружая лезвие катаны в живот противника, возвышавшегося над ним, как маленькая гора. Дымящееся от испаряющейся крови полотно клинка вышло из спины, и зашипело. Амбал пытался орать, суча руками, но заблокированные голосовые связки и частично парализованная дыхательная система позволяли только сипло хрипеть. Почти неслышно, с выходящей толчками из тела кровью, жизнью… и продуктами жизнедеятельности. «Куда уж без этого… – Судья ласково повёл мечом вверх, рассекая тело, словно оно было сделано из желе. – Все мы полны дерьма, и оно всегда выходит наружу».

Доведя разрез до подключичной ямки, Рик стряхнул тело с клинка, одним лёгким движением отрубив голову, и успев нацарапать остриём на лбу литеру «У».

Труп, лежащий в луже крови и испражнений, отсечённая голова, свет лун в небе, и приближающийся хриплый вой паровых сирен полицейских… Рик оправил кипельно-белый плащ, на котором, несмотря на резню, не было и пятнышка, и спрятал меч, в последний раз блеснувший молочным отсветом городских огней, в Бездну. Здесь работа была закончена. Память казнённого он просмотрит позже – в эту клоаку лучше соваться, находясь в безопасном месте…

Сегодня в баре было пусто, как и всегда по ночам. Казалось, питейное заведение в районе доков и шлюзов должно быть наполнено народом всегда – три рабочих смены, суда, отшвартованные в гавани, «удачное» расположение неподалёку от Весёлого Района… Но нет, здесь всегда царили полумрак, спокойствие и тишина. Один-два завсегдатая, тихо сидящие над своим пивом в углах большого тёмного зала с закопчёнными балками из натурального дуба. Сломанный музыкальный автомат, тренькающий у входа ненавязчивое «Боже, храни Королеву-Волчицу». Ободранные биллиардные столы, скупо освещённые конусными лампами – в дальней части помещения, рядом с чёрным входом и дверцами отхожего места. И, разумеется, хозяин, монументально возвышающийся за чёрной лаковой стойкой, покрытой застывшими восковыми потёками.

Он всегда приветствовал уставшего Судью, когда тот поместил свой тощий зад на вертлявый стульчик, первый слева у барной стойки. Белая шляпа ложилась на стекло столешницы вместе с фразой: «Дерьмовая ночь сегодня, сэр». Кружка с тёмным, пахнущим карамелью и мёдом, пивом скользила к Ричарду под аккомпанемент ответного: «Как и всегда, Джонни», а первый глоток освежающего напитка сопровождался хриплым смешком: «Бывает и хуже, хе-хе…»

– Джон, скажи мне, пожалуйста, – Рик отхлебнул из кружки, и блаженно зажмурился, – почему люди – такие… люди?

– Сэр? – бармен отвлёкся от протирания стаканов и одновременного чтения какой-то толстенной книги, которая, как знал Морган, лежала под стойкой на специальном пюпитре. – Люди? Какие люди?

– Обыкновенные. Живые.

– Все пока ещё живые рано или поздно становятся неживыми, или не совсем живыми… – философски заметил Джон, украдкой перелистывая страницу. – Живость и «таковость» людей – лишь эфемерные ростки на древе боли.

В устах почти двухметрового богатыря, заросшего сивым волосом по самые брови, такие слова звучали, по меньшей мере, странно. «Звучали бы», – поправил Рик. – «И странности тут не больше, чем в окружающем мире».

Он задумался. Вкус пива, которое он пил только ради наслаждения самим вкусом, вызывал странную бурю в ассоциативных связях сознания. Судья вспоминал, как он появился здесь, как начал собирать свою цепь – по звеньям. По крупинкам находя следующее место и время. Выслеживая, пропуская сквозь себя ночь, свет огней далёких улиц, выдохи человеческих уст, и запах человеческих мыслей.

Сегодняшний амбал-подхалим из Ночного города был не первым, и не последним. Как с гидрой, Рик сражался с многоглавым, многоруким и многочленным чудовищем местного дна, и на смену одному сражённому членику этого гигантского солитёра приходила сотня…

Каждый из них намертво запечатлел себя, от рождения и до смерти, внутри Судьи. Он проживал вместе с ними короткие бессмысленные жизни, убивая людей, время и смысл, протягиваясь в будущее сквозь тонкие ушки иголок-душ, и не различая там ничего, кроме тьмы. Собственно, если Рик не видел ни грана света в существовании подсудимого, приговор выносился незамедлительно. Смерть. Обезглавленное тело, вычерченная кончиком острия катаны на лбу литера вины, дождь, грязь, утренние выкрики мальчишек-газеттеров: «Белая Смерть забрала ещё одного подонка! Три денье за лист!»

Пока только один из них заставил Судью вынести приговор жизнью – маленький грабитель, убивавший своих жертв ударом шила в печень. Крысеныш не осознавал, какая вероятностная буря поднялась вокруг него под взглядом незнакомца в незапятнанном белом плаще и странной шляпе, только что разделавшего, как свиней на бойне, двух его старших братьев по Дну. Оборвыш опустился на колени в залитую кровью грязь, и первый раз в жизни молился Богу. По-настоящему молился. Из-за этой молитвы, и сотен грядущих за ней – вытекала вся грязь, боль и темнота души, и появлялся свет. Зарождался там, где его не могло существовать ранее… «Максимиллиан Доннер-старший, ты будешь жить, – безжалостные серебряные глаза, казалось, выжигали душу. – Сегодняшняя ночь пусть послужит тебе напоминанием…»

Ричард вздохнул, отправив по стойке в цепкие руки Джона опустевшую кружку, и две тяжёлые монеты. В ответ скользнули ещё одна оставляющая пенный след ёмкость, и тихое покашливание бармена. Как видел Рик, Джонни считал, что посетитель слишком много платит – за каждую такую монету можно было выпить бочонок самого лучшего пива… Но отказать не смел. Морган же очень ценил комфорт, и не мог долго находиться там, где чувствовал несовершенство мира – а здесь, в тихом пабе у доков, ему было по-настоящему хорошо. И название, выведенное старым уставом над скрипучей дубовой дверью, тоже нравилось: «Кисс Тс-с-с». Вывеска из дублёной китовой кожи, в виде контура женского лица, подносящего к губам ладонь с выпрямленным указательным пальцем, тоже гармонировала с предвкушением тайны…

Снаружи, в нескончаемом тумане, медленно ползущем от реки серыми стылыми полотнищами, было промозгло, сыро и мерзко. Выдохи промышленных районов оседали на брусчатку и стены домов липкими каплями, запахи были приглушены, и даже знаменитая лондресская канализация воняла не так отвратительно. Четверо, укрывшиеся в подворотном проезде напротив входа в паб, тихо переговаривались между собой:

– Г`йз, т`из ур `ccол! Лет`ц ф`кин кил хим! – горячо шептал на искажённом инглезе один из них, выделявшийся даже в туманной полутьме валяной шапкой йомена из светлой шерсти.

– Ша, кодло! – рыкнул другой, присевший за помятым жестяным мусорным баком. – Пиктам слова не давали!

– Не хотелось бы вляпаться в неприятности… – надтреснутым баритоном тихо произнёс человечек, засевший на выступе стены, и изготовивший к стрельбе паровой арбалет. Из темноты блеснули, поймав случайный отсвет, украшавшие его лицо круглые очки с тонкой оправой. – Паб-то не простой…

– Срать. Нас – рать, – ответил им всем последний из группы, следящий за входом в питейное заведение через увеличительную трубу странной конструкции. Слегка светящиеся зелёным стёкла устройства могли бы многое сказать случайно пробегавшему мимо техноадепту, подсказав, что труба сконструирована для работы в темноте… Но адепты редко бегают по подворотням в районах доков, особенно по ночам.