До королевы наконец дошла серьёзность его намерений. Она подскочила со стула, резво взобралась на него с ногами и развела руки, призывая на помощь Хва Ксум Пота. Из головы её одна за другой стали вылетать совы. Через минуту их образовалось так много, что в комнате потемнело от мрака их крыльев. Они набрасывались на Старцева, то по одной, а то и сразу пятком алчных клювов и десятком жестоких когтистых лап. Вырывали из головы клочья волос, разодрали щёки, затылок и шею. Больше всего приходилось беречь глаза, ставшие основной целью атак. Старцев не успевал отмахиваться топором от хищных наскоков. Несколько птиц было им убито влёт, другие в агонии бились на полу с раздробленными грудинами и сломанными крыльями. Старцев же упорно пробивался к королеве.

Наконец, отмахнувшись от очередной хищницы, он яростно всадил топор в королевскую голову. Со смачным «хырп-чмык!» череп раскололся и медленно распался на две половины. Посыпались из него на пол, разбиваясь, шарообразные совиные яйца и какая-то труха. Мелькнула в трухе пара обглоданных мышиных трупов. Тут же, подыхая вслед за своей королевой, стали валиться одна за другой с потолка совы.

Где-то далеко завыли волки. Где-то ещё дальше возликовали голоса мужчин, чьи естества обретали былую силу и вздымались, требуя немедленной битвы за демографию. Слышен был шум грозы, обрушившейся на скрытый в мареве трёх пустынь город Рдеж.

Старцев устало оглядел залитый кровью и битыми яйцами, усыпанный перьями и трупами пол спальни. Отбросил топорик, вышел в залу и прикрыл за собой дверь. Телевизор по-прежнему лопотал что-то неразборчивое. Старцев пожалел, что оставил оружие в спальне и нечем теперь было кончить этот ящик. Он бросил в телевизор стул и пошёл на кухню.

Там он тяжело опустился на табурет и надолго задумался. Потом, обретя решение, вздохнул и потянулся к холодильнику.

Да, ему пора было возвращаться во Рдеж град, где ждал его доклада солнцеликий Веретия. Но сначала он спокойно посидит на балконе с баночкой пивка, немного расслабится. Он это заслужил…

Когда на балконе он делал четвёртый глоток пива, откуда-то прилетела чёрная с жёлтым оперением стрела и прибила его к спинке стула. Старцев выронил банку и некоторое время удивлённо смотрел на струйку мелкого песка, которая вытекала из пробитой груди. Потом глаза его закрылись навсегда.

Сегодня все розы белы

«…»

Здравствуйте, здравствуйте, милый Артём Витальевич!

В нетерпении, без обычных «Как Вы там, милый друг?» начну с главной новости этого дня, не корите меня, мой добренький Артём Витальевич, ладно?

У нас сегодня был девичник. Устраивали спиритический сеанс! Каково? Представьте себе шестерых барышень вкруг стола, возложившими руки свои на блюдце, а по кругу начертаны буквы, ну, Вы знаете, как это делается, а моё нетерпение не позволяет мне живописать всё это подробно — сопит над плечом и торопит, толкает под руку. Так вот, вообразите себе шестерых бледных в ожидании потустороннего барышень, и свечу, и полумрак, и метель, конопатящую хлипким снегом окно. Вообразили? Конечно, выдумывались вопросы самые глупые — смеху ради. Но это поначалу и больше, наверное, от нервозности и напряжения (где-то даже и страшновато было). Но потом стали спрашивать всё больше о серьёзном. Нет, правда, Вы не думайте, дескать, какие уж там серьёзные вопросы могут созреть в этих ветреных головках. Отнюдь же. Вот Ниночка, например, возьми да спроси: скажи мне, Иннокентий, любит ли меня Виктор Алексеевич? Вот умора!

Ах да, я же не сказала: мы вызывали дух Иннокентия Смоктуновского. Почему — его? Потому что это любимый Леночкин артист, а жребий выбирать духа для строгого нашего допроса пал как раз ей, Леночке.

В общем, Иннокентий Михайлович ответил «да», так Ниночка была до того счастлива, до того счастлива! Перецеловала нас всех, затискала, расплакалась даже. И ведь все же мы понимаем, ну или делаем вид, будто понимаем (улыбаюсь), что по сути своей глупость несусветная все эти гадания и спиритизмы. Но сердцу так хочется верить иногда, просто слепо верить в лучшее, в счастье. А Ниночка, она такая трепетная, доверчивая. И влюбчивая ужасно, да я Вам уже характеризовала её, Вы, верно, помните.

Должно быть, помните Вы и Виктора Алексеевича, о нём я тоже как-то говорила в двух словах. Он охранником работает. Добавлю теперь, что человек это простой, без затей, и, как мне кажется, в нём сочетались самые порою несочетаемые качества. В целом личность получилась довольно-таки неопределённых свойств, но надеюсь, всё же, что человек он не плохой, не пропащий человек. Ради Ниночки надеюсь.

Вы скажете: ну конечно, вот что у них называется вещами серьёзными — всё те же вечные дамские амурные глупости. Но для нас, женщин, что может быть серьёзней, чем дела сердечные! Помните же эту (дурацкую по сути) песенку: «Женское счастье — был бы милый рядом…»

Well[1], потом были танцы конечно же, и вино игристое и смех, смех, смех… Веселились напропалую. А кстати, заглянула на огонёк и Сонечка, ну, а раз уж была наша рыжая mischievous[2], так можете себе представить как весело и разудало было на самом деле. Вы знаете же Сонечку, эту little rogue[3] — ей бы только эпатировать, поддразнить, высмеять. Она ужасно любит быть центром всеобщего внимания — просто наслаждается им, впитывает всею кожею; и взгляд её, с этою лукавинкой, с этою бесовинкой внутри, будто говорит вам: да, вот я какая, восхищайтесь же, восторгайтесь мною! Право же, она так мила, наша Сонечка, так непосредственна и хороша собой… Впрочем, что это я нахваливаю — ещё влюбитесь заочно. Шучу, шучу.

Потом, после танцев, просто сидели и болтали. Ну, Вы, я полагаю, представляете себе, о каких пустяках могут болтать не обременённые семейными обстоятельствами барышни, когда рядом нет ни мужчин, ни строгих маменек, ни мрачных дуэний, так что не буду утомлять Вас перечислением обсуждаемых тем и того, кто и что сказал, а упомяну лишь о замечании, сделанном Дашенькой Левицкой. Речь в тот час шла о… впрочем, Вы и сами уже догадались — о чувствах, конечно же. Так вот, непосредственно перед тем была реплика Ниночки о том, что, мол, любовь зла, полюбишь и сантехника, а Дашенька (милой девочке едва пошёл семнадцатый годок, учтите) серьёзно так говорит: «Я никогда не смогла бы полюбить человека, не способного подставить тебе табурет,