– Я не хочу плавать, – продолжил он. – После вчерашнего ливня в воде вполне могли появиться водяные змеи.

Дейл и Лоуренс обменялись понимающим взглядом. Страх Майка перед водяными змеями был им хорошо известен, но при этом оба брата считали, что эти пресмыкающиеся являются единственным предметом, способным напугать Майка.

– Бейсбол, – предложил Кевин – Не-а, – протянул Харлен, читавший комикс, развалившись в допотопном кресле. – Я не захватил с собой перчатку и не собираюсь ехать за ней обратно домой.

В то время как остальные мальчики жили поблизости друг от друга, за исключением, понятно, Дьюана, обитавшего на ферме, семья Джима Харлена обосновалась в конце Депо Стрит, около железнодорожных путей, что вели на свалку и к тем хибарам, в одной из которых жила Корди Кук. Дом у Харлена был что надо, старый белый фермерский особняк, еще несколько десятилетий назад ставший одним из городских домов, но многие из его соседей были довольно странными людьми. Джи Пи Конгден, этот тронутый мозгами мировой судья, жил, например, от него всего за два дома, а его сыночек, Си Джей, был самым наиподлейшим скотом в городе. Мальчики не любили играть у Харлена, избегая этого при малейшей возможности, и прекрасно понимали нежелание своего товарища лишний раз маячить у дома.

– Поехали тогда в лес, – предложил Дейл. – Может доедем до Джипси Лейн.

Мальчики неохотно зашевелились. Никаких очевидных причин спорить не было, но ленивое оцепенение держало их мертвой хваткой. Майк громко стрельнул резинкой, и несчастная долгоножка стремительно метнулась в сторону.

– Это слишком далеко, – сказал Кевин. – Мне нужно быть дома к обеду.

Остальные мальчики обменялись понимающими улыбками, хоть никто ничего и не сказал. Всем был прекрасно знаком голосок мамы Кевина, когда та открывала дверь и громко кричала на всю улицу: «КЕ-ВИ-И-И-И-ИН!». И также прекрасно была знакома паника, с которой Кевин мгновенно срывался с места, бросая любое занятие, и стремглав бежал к дому. Жил он по соседству с Дейлом и Лоуренсом, но их дом отличался более почтенным возрастом.

– А чем ты бы хотел заняться, Дьюан? – поинтересовался Майк. Майк О'Рурк был прирожденным лидером и никогда не принимал решения, не узнав предварительно мнения каждого члена команды. Рослый фермерский сынок, круглый год одетый в мешковатые вельветовые штаны, с вечно всклокоченной шевелюрой и безмятежным взглядом, к тому же вечно что-то жующий, причем даже не резинку, выглядел почти слабоумным. Но Дейлу, и не только ему, было прекрасно известно насколько обманчив этот вид. Это чувствовали все мальчики, потому что на самом деле Дьюан Мак Брайд был настолько умен, что остальным оставалось только догадываться о ходе его мыслей. Он был настолько умен, что в школе даже старался не показывать этого, предоставляя учителям терзаться муками ущемленного самолюбия, выслушивая его правильные, но скупые ответы, либо чесать в затылке от его тона, окрашенного некоторой долей иронии. Дьюана школа не интересовала. Его интересовали вещи, о которых его друзья и не помышляли.

Дьюан прекратил жевать и мотнул головой в сторону старого напольного радиоприемника, стоявшего в углу.

– Пожалуй, я бы лучше послушал радио, – буркнул он и, сделав три косолапых шага, неловко уселся на корточки перед приемником и стал крутить ручку настройки.

Дейл заинтересованно глянул в ту сторону. Приемник был ужасно старым, в огромном, почти четыре фута высотой, корпусе, особенное впечатление производили старомодные ручки настройки. Надписи на них обещаали программу национального вещания и Мексико сити на 49 мГц, Гон Конг, Лондон, Мадрид, Рио и несколько других станций на частоте 40 мГц, затем частота 31 мГц предлагала несколько зловещий список городов, состоящий из Берлина, Токио и Питсбурга, далекий и загадочный Париж стоял отдельно на частоте 19 мГц. Но внутри корпуса ничего не было. Совершенная пустота.

Дьюан наклонился поближе, пригнул голову и стал внимательно прислушиваться, будто стараясь уловить даже слабый из звуков.

Первым ухватил идею Джим Харлен. Он шмыгнул в угол позади радиоприемника и съежился там таким образом, чтобы его было не видно.

– Попробую-ка я местные станции, – задумчиво сказал Дьюан, медленно поворачивая рычажок. – Кажется, Чикаго, – пробормотал он будто про себя.

Изнутри послышался легкий шум, будто бы приемник нагревался, затем треск электрических разрядов. Дьюан продолжал крутить рычажок настройки, приглушенное бормотание баритона внезапно оборвалось, будто диктора прервали на середине предложения, затем все стихло и тишину разорвал рев рок-н-рола, снова тишина, опять разряды, шипенье, треск, гомон далеких голосов. И тут отчетливо послышался голос комментатора, ведущего репортаж с бейсбольного матча. Играла чикагская Уайт Сокс!

– Вот игрок отходит! Назад! Он направляется в правую половину поля! Прыгает! Сейчас он возьмет мяч! Он… – А-а, тут ничего интересного, – снова пробормотал Дьюан. – Та-та-ти-та-та. Попробуем лучше Берлин.

– Ach du lieber der fershtugginer ball ist op und outta hier! – донесся голос Харлена, мгновенно сменившего протяжный чикагский говорок на отрывистое тевтонское бормотание. – Der Furher ist nicht gehappy. Nein! Nein! Er ist gerflugt und vertunken und der veilige pisstoffen!

– Здесь тоже ничего, – невозмутимо продолжал бормотать Дьюан. – Попробуем Париж.

Но прононсы и грассирование французской речи из угла курятника потерялись в хихиканьях и хохоте мальчишек. Майк О'Рурк, выстрелив в последний раз, промазал, и долгоножка наконец скрылась в щелке. Дейл пополз на четвереньках к радиоприемнику, чтобы принять участие в представлении, Лоуренс в восторге покатился по полу. Кевин невозмутимо стоял, скрестив на груди руки и скорбно поджав губы, пока Майк осторожно тыкал его под ребра носком тапочка.

Чары были разрушены. Теперь можно было приниматься за все, что угодно.

Несколькими часами позже, после обеда, долгими, упоительно приятными летними сумерками Дейл, Лоуренс, Кевин и Харлен подъехали на велосипедах к стоянке на углу возле дома Майка.

– Ку-ка-ре-ку! – подал условленный сигнал Лоуренс.

– Ре-ку-ку-ка! – послышался ответный возглас из тени под вязами, и Майк выехал им навстречу, утопая шиной заднего колеса в редком гравии, и почти сразу повернув голову в том же направлении, куда смотрели и остальные.

Это был Велосипедный Патруль, который ребята придумали два года назад, когда самый старший из них был в четвертом классе, а самый младший еще верил в Санта Клауса. Теперь они уже не называли Патруль патрулем, потому что поняли значение этого слова и были уже слишком большими, чтобы притворяться, что они действительно охраняют Элм Хэвен, помогая людям справиться с трудностями и защищая невинных от злодеев, но они по-прежнему верили в свой Велосипедный Патруль. Верили с молчаливым отрицанием реальности, тем самым, которое когда-то в рождественские сочельники заставляло их лежать без сна, с пересохшим от волнения ртом и учащенно бьющимся сердцем.