моторку, туда же уложили корзины с припасами, Константин сел за руль, загудел мотор — мы поехали. Плыли медленно, направляя свой путь прямо против течения, внимательно прислушиваясь к сиренам с проплывающих мимо судов. Видимость была на расстоянии вытянутого весла, явно недостаточная, чтобы избежать столкновения с крупным пароходом, окажись он перед нами, но все же первую половину пути мы миновали без происшествий.

До цели нашего путешествия оставалось немногим больше десяти километров, когда Ольга заметила, что туман стал густеть. Действительно, теперь мы с трудом могли видеть друг друга, и наши голоса в тумане зазвучали гулко и отчужденно. Может быть, такими они теперь и были, и не от тумана, а от охватившей нас всех тревоги. У нашей лодки не было сирены, поэтому мы разговаривали преувеличенно громко, чтобы нас могли загодя услышать на встречных судах.

Внезапно мы налетели на плывущую перед нами весельную лодку без пассажиров — никто не мог нам сказать, как она здесь очутилась. Столкновение было безобидным, и все же наши женщины взвизгнули от страха. Зацепив лодку, мы решили воспользоваться ею, пустив ее перед нашей, чтобы уменьшить риск серьезного столкновения с большим кораблем. Я перебрался в найденную лодку, сел на весла и поплыл вперед, а наша моторка поплыла следом.

Плывя впереди, больше всего я боялся потерять нашу лодку с Элеонорой и друзьями, но именно это и произошло. Вскоре я потерял их из вида. Я долго кричал, звал Константина и других, но ответа не было. Мне оставалось одно — плыть самостоятельно 10 километров против течения к острову Нечаянной Радости. Пропустить остров было нельзя из-за его внушительных размеров и колоколов, которые в подобных случаях использовались как звуковые маяки для потерявшихся путешественников.

Я подналег на весла и через пару часов выбился из сил. Обливаясь потом, я остановился и как раз вовремя, потому что передо мной была стена, в которой я признал борт большого судна. Моя лодка закачалась возле этого судна, и тогда я закричал в надежде, что кто-то на судне меня услышит и бросит мне трап. Я просил о помощи, но ответа не было. Неожиданно я увидел висящий канат и, и прежде чем течение меня отнесло в сторону, успел схватить и привязать его к носу моей лодки. Канат натянулся, и лодка поплыла против течения на буксире неизвестного мне судна.

* * *

Прикорнув на дне лодки, я задремал. Лежать было неудобно, потому я часто просыпался, находил более удобное положение и снова засыпал. Мне снились сны. Я запомнил только последний сон.

Мне снилось, что наступила ночь, и я приплыл к острову Нечаянной Радости. Ночь была ясная, звездная. Тумана, омрачившего нашу поездку на остров, как не бывало. На причале меня встретила Европа, худая, в синем платьице и босоножках, и мы с ней пошли по дороге, ведущей к огромному бревенчатому зданию на вершине холма. Вокруг нас были выжженные солнцем кусты и сухая трава, но дом был окружен садом с множеством плодовых деревьев. Внутри непомерно большого, полутемного, заваленного рухлядью здания находился огромный телескоп, его обращенное в небо металлическое тело, подобное океанскому киту, уходило в раструб разборного купола. Европа усадила меня в кресло и показала, куда мне нужно смотреть и какие колесики двигать. Я начал смотреть, перемещаясь по небу по своему желанию.

Сначала я не видел ничего, кроме темноты, потом глаза мои разглядели крупные шары ближайших планет и острые искры ярких звезд, названия некоторых из них я даже смог припомнить. Мне показалось, что я увидел хвостатую комету на фоне необычайно густой черноты. Далее я начал различать светлые спиралевидные образования, догадываясь, что это галактики, отстоящие от нас на миллионы световых лет. Вообще пространство Космоса было густо заселено не только бесчисленными галактиками и туманностями, но еще и какими-то волокнистыми образованиями с выпуклостями и провалами. Иногда там, где ничего не было видно, происходила внезапная вспышка или возникала узнаваемая фигурка человека или животного, а потом все опять гасло и умирало. У меня было чувство, что меня нет и, может быть, никогда и не было, а есть только этот необъятный, немыслимый мир вне какого-либо смысла и понимания.

Не знаю, как долго я рассматривал небо. Оторвавшись от пугающего зрелища, я подумал, что же нам делать с этой огромной, необъятной, неохватной Вселенной, не согласующейся ни с понятиями, ни с масштабами людей? Что делать людям в этом безумном масштабе? Плюс ко всему мы, как мухи, запутались в социальной паутине, в своих микроскопических личных обстоятельствах. Как не впасть в отчаяние, в апатию, в полную тупость! Смешно что-то строить, что-то делать, что-то менять. Смешно мыслить и писать книги. Или не смешно? Ведь что-то делать можно, только забывая о Целом, иначе дело выпадет из рук до того, как мы к нему приступим.

Вчера, разговаривая с моими пациентами, я думал, что я приношу им пользу. Мне было интересно делать свою работу. Без ощущения, что я приношу кому-то пользу, и без интереса в своей работе я едва ли мог бы ее продолжать. Но кому мы, люди, приносим пользу? Кому в этом мире нужно наше существование и наша забота? Ответов нет. Остается только пустой интерес, азарт нашей жизни, с удручающими нас страданиями и сомнительными удовольствиями. Какую паутину плетет наш ум, обманывая себя и других на фоне этих нечеловеческих и даже небожеских масштабов? В какие игры мы играем с собой вот уже пять или десять тысячелетий, а может быть, миллионы лет? Откуда и для чего вся эта Вселенная и для чего мы?

Оказывается, я не просто думал, но говорил все это вслух, обращаясь к сидевшей передо мной на кушетке и смотревшей на меня большими внимательными глазами Европе. Я задавал вопросы подростку, пятнадцатилетней девочке в синеньком платье, на лбу которой звездочками краснели маленькие прыщики, и мне казалось, что она смотрит на меня заботливым взглядом сестры или матери. Мне было ясно, что у нее есть ответы на эти вопросы, но она не знает, как мне их бережно сообщить, чтобы не огорчить, не поранить меня.

Я спросил ее:

— Что я видел сейчас?

Она улыбнулась и сказала:

— Ты видел Большой Иллюзион. А Великий Поток — это Малый Иллюзион. Не тревожься, не бойся. Смысл — в тебе. Дай его мне.

2

Что же скрывается под покрывалом реальности? Этот вопрос я задавал себе каждый раз, когда смотрел на голубое небо, слышал плеск воды под ногами и видел, как Европа выходит из воды