рейруда из самых глубин Ксаафании! Элья, дорогая, думаю, ты лучше меня знаешь, как их заваривать.

Элья осторожно приняла небольшой сверток, словно в нем находилась самая хрупкая в мире вещь, и принюхалась.

— Я рада, что ты внял моим советам, Тенлер, и в этот раз тебя не облапошили, как деревенского дурака, — усмехнулась служанка. Граф Эридир будто не заметил вопиющей фамильярности в свой адрес, ответил широкой улыбкой.

Шеонна вернулась в столовую как раз к тому моменту, как Элья разлила по чашкам жидкость сливового цвета. От напитка исходили сладкие ароматы цитрусовых и вишни, на дне чашки плавали несколько цветочных лепестков.

Заметив мое замешательство, граф Эридир пояснил:

— Раньше рейруд произрастал по всей территории Гехейна, и каждый мог испить чая из его листьев. Правильно заваренный отвар, употребленный перед сном, позволял видеть вещие сны. И те, кто мог их понимать, становились поистине великими людьми. Но Ксаафанийским ведьмам претила мысль, что какие-то людишки пытаются сравняться с ними в Знании, и наслали хворь на это чудесное растение. Теперь рейруд можно найти лишь на некоторых островках Ксаафании, и стоят его листья практически как жеребенок.

— Чушь все это, — вмешался в разговор Шейн, и граф смерил его добродушной улыбкой, словно ребенка, которому простительно чего-то не знать в силу своих малых лет, — если бы это действительно работало, то наша знать уже закладывала свои состояния лишь бы получить эти чаинки. А так это лишь развлечение на пару светских вечеров.

— Ты невнимателен к моим словам, Шейн, — парировал граф. — Чтобы знать будущее, недостаточно видеть сны, их еще нужно понимать. А это доступно не каждому, такой дар не получают в подарок от Коллегии — с ним рождаются. Да и листья рейруда нужно уметь заваривать, и, к счастью, у нас есть Ксаафанийка, знающая в этом толк, — граф отсалютовал Элье и залпом опрокинул свой чай.

Его примеру последовали и все остальные, даже Шейн, не верящий в сновидческие свойства рейруда. Я прильнула губами к чашке и ощутила горький вкус, который никак не сочетался со сладким ароматом лепестков, плавающих на поверхности. Я скривилась, но выпила свой напиток.

Граф Эридир покинул дом очень поздно.

Я зашла в спальню, и Слеза Эрии на прикроватном столике приветливо вспыхнула. По меркам дома комната была крошечной, но мне она казалась необъятной. Желтоватый свет от кристалла, будто жидкое золото, стекал на пол и на темно-синее одеяло, застилавшее широкую двуспальную кровать, к которой я до сих пор не могла привыкнуть — на ней было слишком много свободного места. Мне не хватало моего маленького диванчика в доме Терри, лежа на котором я могла упереться спиной в стену, забиться в угол и ощутить хоть какую-то защиту.

В этой комнате все будоражило мои многочисленные страхи: темные углы, куда не доставал свет кристалла в лампе, горевшей всю ночь, или пустое пространство под высокой кроватью, откуда веяло холодом. Я могла уберечь себя лишь от одного страха — зеркала, стоявшего возле шкафа. Накинутый на него тяжелый плед не позволял видеть игры теней на серебряной поверхности.

Сейчас я как никогда ощутила себя слабой и никому не нужной, мне не хватало моей тетушки Терри и ее успокаивающих объятий. Обхватив себя руками, пытаясь унять дрожь, я забралась под тяжелое одеяло и не заметила, как погрузилась в сон.

Я знала, что это был сон. В реальном мире, каким бы волшебным он ни был, снег не бывает таким ослепительно белым и уж тем более теплым. Я шагала по земле, мои босые ступни утопали в мягкой снежной пелене, но стоило оглянуться — и мне не удавалось отыскать собственных следов. Неподалеку журчал и извивался тоненький темный ручей, и я медленно двигалась по его течению.

Но внезапно меня пробрал необъяснимый животный страх. Я резко остановилась, вперив взгляд в крупного волка.

Я не заметила, как оказалась на расстоянии вытянутой руки от зверя и не понимала, как не сумела разглядеть его черную шкуру на фоне бесконечной белизны леса.

Волк, не замечая моего присутствия, жадно лакал воду из ручья.

Я попятилась, и впервые снег скрипнул под ногой, сделавшись обжигающе ледяным и плотным. Зверь дернул ушами и повернул массивную голову в мою сторону. Его глаза излучали призрачное бирюзовое свечение, от которого перехватило дыхание.

Волк не нападал, но его взгляд пугал сильнее острых, как лезвие, клыков.

Один неосторожный шаг — и моя нога соскользнула в ручей. На фоне холодного снега вода показалась горячей и слишком вязкой. Я опустила взгляд и, к своему ужасу, обнаружила, что стою по колено в алой жидкости, от которой исходили неприятные металлические пары.

Кровь.

Из груди вырвался истошный крик. В ту же минуту под ногами разверзлась пропасть, и я с головой рухнула в реку. 

Мальчик, который любил её ложь

200 год со дня Разлома

10 день шестого звена

Мальчик сидел на краю деревянного настила и не сводил взгляда с темной полосы горизонта, там, где бескрайний океан леса обрывался голубыми водами Беспокойного моря. У подножья горы бушевал ветер. Старые сосны стонали под его неистовым напором. Здесь же на вершине царило безмолвие, и высокую траву у настила тревожили лишь качающиеся ноги мальчика.

Женщина села рядом, накрыв плечи ребенка тяжелым вязанным пледом. Легким, едва уловимым движением она смахнула каштановую прядь со лба мальчика и невольно содрогнулась — его кожа была холоднее горного снега.

— Почему она плачет, мама? Ей больно?

Сердце женщины болезненно сжалось.

Изумрудные глаза ее сына полнились мудростью и древним Знанием, которое было слишком непомерно для пятилетнего ребенка. Способный без труда отличить вымысел от истины, он давно не нуждался в сказках матери, но всё еще просил о них каждую ночь — ради неё.

Мальчик опустил взгляд на бирюзовый осколок, тревожно мерцающий в его ладонях. Ведьма взяла кристалл и, нахмурившись, с минуту вглядывалась в его неровное сияние — Слезам было не место в этих горах. Одно легкое слово, тише шёпота и мысли, и камень обратился в мерцающую пыль. Дуновение, сорвавшиеся с губ женщины, унесло бирюзовое облачко в небо, туда, где сияние пыли смешалось со светом звезд.

— Ей не больно, родной, — ласково произнесла женщина и обняла сына за плечи, стараясь не замечать обжигающий холод его тела, пробирающий сквозь плед. — Она скорбит.

Ведьма лгала.

Конечно, Эрии было больно, она стенала в агонии уже сотни лет, но женщина не испытывала к ней жалости. Знал ли ее сын об этом? Конечно знал. Но он всегда позволял ей лгать, как