class="p">как ты думаешь кого?» Спросил меня муж 5-го утром. Я остановилась на момент подумала кого бы

похуже назвать и назвала Беляева (16) и … попала в точку. Беляева! Т[о] е[сть] мертвую голову.

Беляева! Против которого так ратовал и писал А. И. Гучков! (17) Ну что же, чем хуже – тем лучше!..

6-го утром большой парад и крестный ход на водосвятие. В 9 ½ ч[асов] я поехала в собор с жен[ой]

нач[альника] шт[аба]. Собор был полон. Горели все паникадила и успокоительно мерцали огоньки в

красных лампадах. Митрополит служил в полном облачении. Два хора греческих певчих пели

свои [56] заунывные [57] носовые [58] мотивы [59]. А кроме них пели и наши певчии [60]. Пришли с

дарами и готовили воду для освещения. Прибыл муж в сопровождении нач[альника] шт[аба] и

адъютанта. Вскоре прибыло с крестным ходом и наше духовенство из гарнизонной церкви и два

знамени одно Казачьего полка, а другое Ополченской дружины. В соборе стало сразу так душно, что

мест[ами] захватывало дух. Но поборов себя, я справилась с дыханием. Вскоре на середину церкви к

столику с водой подошел Митрополит со всем духовенством и начал святить воду. В руках у него

были старый крест кипарисового дерева, весь резной, украшенный кораллами и миртовая веточка, которая служит для окропления св[ятой] водой вместо нашей метелочки.

Освятив воду все двинулись крестным ходом на Иордань (18) к берегу моря. Лишь в этот день

можно было видеть как густо населены Трапезоны [61]. Все улицы, окна домов, крыши, каждый

выступ или подъем были полны народом. Народ двигался целой лентой по турецким улицам. Вышли

на Туркестанскую (19). Все магазины в этот день были заперты. Впереди пели наши певчие «Во

Иордане крещаетися» [62], (20) и как только они прекращали оркестр подхватывал и играл «Коль

Славен Наш Господь в Сионе» (21). Было торжественно-жутко. Голубая высь казалось наполнена

ангелами ликующими над торжеством Православия, которого пять веков с лишним ни видал

Трапезонд. Солнце ярко залило своим светом облачения священников, хоругви, кресты, иконы и

знамена. Процессия медленно повернула с Туркестанской узким переулком к морю. Вдруг

неожиданно развернулась дивной красоты панорама. Павильон выстроенный у самого берега моря

расцвеченный русскими национальными цветами проектировался на зеленоватом фоне моря, девять

больших фелюг с мачтами (22) но без парусов а на веслах покачивались переполнен[н]ые народом.

Вправо от павильона [63] стояло 9 юношей в купальных костюмах держась за веревку

ограничивавшую рвение каждого из них. Вся площадь образованная по [64] берегу [65] моря до

первых построек, сооруженных на стенах древней крепости; крепости существовавшей до

Комненов [66], (23), видевшей служение богу Аполлону [67], (24), была залита народом. Митрополит

прошел под сень шатра. В руках у него был крест черного дерева обвитый лентами. Ему была

приготовлена лодка украшенная коврами и гирляндами. Благословив воду Митрополит вошел в лодку.

За ним последовал муж, нач[альник] шт[аба]. Во вторую лодку пригласили нас, дам. Я быстро

согласилась на это предложение, а теперь жалею, т[ак] к[ак] отвлеченная нашей лодкой, креном, массой народа набившегося в нее, я не так уж внимательно следила за тем, что творилось на воде.

Однако все же я видела, как бросившиеся плавцы быстро и сильно рассекая воду плыли к

видневшемуся уже в воде кресту, который был брошен в море Митрополитом. Один из пловцов

схватил его. Громкие крики «Vivat» и «Зито» [68], (25) разнеслись далеко. Пловец быстро поплыл со

своей священной [69] добычей от своих соперников к одной из лодок и вскарабкался на нее. Другие

пытались последовать за ним но их не пускали во избежание драки.

После этого Митрополит вернулся с мужем в лодке к павильону, а оттуда снова по тому же пути

процессия двинулась обратно в метрополию. Метрополит предложил прохладительные напитки. Затем

явился герой дня пловец, захвативший крест. Он получил от Митрополита 25 р[ублей] деньгами и в

этот день он по местному обычаю может пить и есть во всех ресторанах бесплатно. Кончились

праздники и с ними хорошая погода.

7-го уже шел дождь. Было мрачно и холодно.

12-го все ощущали подземный толчек. Я рано встала и потому [70] не заметила его. Был он в 8

с ¼ утра.

Ждем теперь разрешение поехать в отпуск. Уж очень устал муж да и у меня раздергались нервы.

Постоянные трения из-за мелочей ужасно отзываются на настроении. Теперь кроме внешних неурядиц

с моряками еще прибавляются и внутренние. Недовольство нач[альника] ш[таба] капризы его жены

Ек[атерины] Мих[айловны] (26) интриги Персианова (27), – так меня раздражают что я прямо начинаю

болеть. Скорей бы вырваться!

Боюсь, что В[е]л[икий] кн[язь] (28) не пустит мужа, тем более, что кн[язь]

Р[оман] П[етрович] (29) не совсем здоров. Временно даже не ездит на работы. Простудился.

17-го у Р[омана] П[етровича] денщик захворал сыпным тифом. Немедленно [71] его перевели во

второй этаж нашего дома. Он очень милый и мы с мужем всегда рады сделать все, что возможно для

него. Но отношения М[арины] П[етровны] (30) меня удивляют. Персианов вдруг заявляет, что

Р[оману] П[етровичу] неудобно здесь, т[ак] к[ак] М[арина] П[етровна] не может у него бывать, т[ак] к[ак] она нигде не бывает. Удивляюсь! Т[ак] к[ак] знаю, что она была у Ильменского [72], (31) и

была в этом же этаже у протопресвитера [73]. Ну да впрочем это не важно. Хотя конечно непонятно

почему знакомство с семьей г[осподина] губ[ернатора] и генерала всеми чтимого стесняет, а

знакомство с другими лицами нет. Вообще на словах отношение В[еликого] к[нязя] Н[икалая]

Н[иколаевича] и П[етра] Н[иколаевича] (32) по отзывам всех весьма и весьма хорошие, но на деле это

мало проявляется. Особенно обидно когда Вел[икий] кн[язь] слушает самые нелепые доклады верит

им и посылает категорические приказания, совершенно ничем не вызванные как напр[имер] о

землевладении. Ему б[ыло] доложено что буд то земли [74] наиболее ценные захватываются

греками (33), что он приказывает это немедленно прекратить и

руководствоваться [75] его [76] правилами по генер[ал]-губ[ернатор]ству (34). Обидно было получить

подобного рода телеграмму и именно потому, что муж особенно ревностно относился к этому

вопросу: все земли, брошенные турками считал только казенным имуществом и на все вопросы о

продаже участков говорил что ничего не продается, до окончания войны или до особого распоряжения

наместника. Землю же использовал для посева сдавая ее в аренду. Доход идет в пользу Городской

управы, которая и расходует эти деньги на оздоровление города, починку улиц и прокладку новых, дабы не затрачивать ничего из казны. Бюджет города достиг одного миллиона