— Мы при оружии, — сказал Добрынька. — Дозволь роту тебе принести, великий боярин.

И, поклонившись Владимиру, положил перед ним на землю меч, дротик и засапожный нож. То же проделал и Ратибор со своей дубиной.

— Прими нашу роту, великий боярин…

— Неверно, — сказал Мономах. — Опуститесь на левое колено и поднимите правую руку.

Указание было тотчас исполнено, и Добрынька опять затянул:

— Прими, великий боярин, нашу…

— И снова неверно, — перебил Владимир. — Повторяйте за мной: прими, князь Владимир Мономах, нашу роту на верность.

Ахнул Добрынька:

— Князь?!

И тут же спохватился. Забормотал:

— Прими, великий князь…

— Нашу роту на верность, — закончил Ратибор густым басом.

— Вот так будет правильно. Я принял вашу роту. Отныне Добрынька отвечает за мою левую руку, а Ратибор прикрывает меня со спины.

— Со спины? — уточнил Ратибор.

— Со спины. Запомнили?

— На всю жизнь, великий князь!..

— Зачисляю в личную дружину. Пошли теперь с парадного крыльца. Там вас в дружинников переоденут, а потом я вас отцу представлю. Великому Киевскому князю Всеволоду.

— Веди, князь!.. — Дружно гаркнули.

Мономах провел обретенных дружинников в великокняжеский дворец главным входом. Гридни низко кланялись, стражники враз вытягивались в струнку, прижимая левую руку к своим мечам. Никто не задавал вопросов.

Все трое во главе с Владимиром прошли в приемный зал.

— Здесь положить оружие.

— Зачем? — недовольно и вроде бы даже недоверчиво спросил Добрынька.

— Вход к великому Киевскому князю с оружием запрещен всем, кроме меня. — Владимир поправил кольчугу, меч, снял шлем, положив его на изгиб локтя. — Ждать, пока не позову.

Два рослых воина, стоявших у двери, ведущей в палату великого князя, молча расступились перед Мономахом. И распахнули перед ним двери.

Владимир вошел в покои.

— Здрав буди, батюшка мой…

И стражники тотчас же двери закрыли.

— Зачем пожаловал? — сурово спросил великий Киевский князь. Очень не любил, когда сын тревожил его без достаточных на то оснований.

— Своих новых дружинников решил тебе показать, батюшка.

— Зачем? Они же — твои.

— Один из них барса руками порвал.

— Не верю…

— Дозволишь позвать его?

— Любопытно мне на лгуна посмотреть.

— Хорошо, — усмехнулся Мономах.

Прошел к дверям, распахнул:

— Ратибор, великий князь зовет!

Ратибор вошел, низко, коснувшись пальцами пола, поклонился.

— Здрав буди, великий князь!

— Ого!.. Сын мой говорит, будто ты барса руками порвал?

— Порвал, великий князь.

— Ну так докажи.

— Так барса нет.

— Ишь ты. А чем тогда докажешь?

— А дозволишь?

— Дозволяю.

Ратибор подошел к великому князю, нагнулся, взялся за ножку кресла и на вытянутой руке поднял его вместе с князем над головой.

— Хватит! Хватит!.. — кричал великий князь. — Поставь на место!..

Владимир хохотал.

— Поставь…

Ратибор осторожно опустил кресло вместе с великим князем на место.

— Ну как, батюшка, доказал?

— Доказал… — отдуваясь, покивал головой великий князь. — А второй? Такой же?

— Нет, батюшка. Но из лука в сосновую шишку попадает. Добрыня!

Добрынька с робостью заглянул в покои, поклонился до земли.

Великий князь с неудовольствием покачал головой, вздохнул:

— Ну, спасибо, сын. Уважил…

— Ступайте, — сказал Владимир своим новым телохранителям.

Новые дружинники низко поклонились великому князю и вышли.

— Хороши мои дружинники?

— Хороши, — угрюмо проворчал отец. — С такими дружинниками тебе самое время и на княжение… Вели, чтобы мне квасу принесли.

— Квасу! — крикнул Мономах, подойдя к двери. — Квасу похолоднее великому князю!

— Поедешь княжить в Ростов, — сказал сыну великий князь Киевский Всеволод после того, как напился квасу и продышался. — Пора уж тебе, наследник, управлять учиться.

— Спасибо, батюшка.

— Три дня на сборы.

— Четыре.

— Четыре. Ступай.

Новый Ростовский князь вышел, но вместо того, чтобы готовиться к поездке в Ростов, разыскал князя Судислава.

— Здрав буди, князь Судислав.

— Здравствуй и ты, князь Мономах.

— Дозволь спросить тебя.

— Говори.

— Отец меня в Ростов Великий княжить отправляет. Найду я там конницу добрую?

— Не знаю, но не думаю, князь Мономах. Ростов Великий в тиши и покое живет, воевать ему особо не приходилось.

— А кому приходилось?

— Вот Смоленское дворянство дело иное. Им все время от врагов отбиваться приходится. Кривичи Великий торговый путь из варяг в греки стерегут. От озера Нево до Черного моря.

— Прими мою благодарность, князь Судислав.

— За что же благодаришь?

— Батюшку упрошу, чтобы он меня к смоленским кривичам княжить направил.

— Погоди, князь. Кривичи — люди особые.

— Что значит — особые?

— А то, князь, что до сей поры племенным строем живут, до сей поры чужаков не очень-то жалуют, а главное, до сей поры веры христианской так и не приняли.

— Как не приняли? — удивился Мономах. — Еще мой прадед повелел…

— Вот они одну бедную церковку и построили по повелению Киева, а больше — ни-ни.

— Ну, я заставлю…

— Это — как получится.

— Упрусь.

Князь Судислав усмехнулся:

— Попробуй. И учти при этом, что кривич не жилец без своей земли. Отлучаясь по службе либо по торговле, берет щепотку земли с собой, чтоб хворь не приключилась.

— Это правильно, — сказал Владимир. — Своя земля лечит.

— Лечит, — подтвердил Судислав. И посмотрел на Мономаха.

— А что еще скажешь, княже?