— Весело на нашей Руси живется! Ай, весело и звонко!..

Добрались, наконец, до древнего города, столицы кривичей. Он стоял на крутом берегу Днепра, был невелик, но от врагов обнесен земляным валом, укрепленным стоймя, с наклоном врытыми в землю дубовыми бревнами.

То были голодные, мутные, тяжкие, сиротливые и вязкие от крови времена. Бог был забыт, а с ним отринуты и забыты и все Божьи заповеди. Вместо них на бедных, обделенных спасительными благами землях сами собой возникали заповеди иные: грабеж соседей, убийства, разбой и бессмысленная жестокая беспощадность. Мужчин и старух, и всех беспомощных вырезали поголовно, женщин и детей продавали в рабство, города сжигали дотла. В европейских странах особенно свирепствовали норманны и даны, которых там называли викингами.

Когда-то и на Великую Киевскую Русь вторглись шведские варяги, но конунг русов Олег Вещий перехватил их воинственные ватаги. Разгромил в решающей битве возле Ильмень-озера, изгнал из Киева и рассеял в византийских землях. И Киев стал Матерью городов Русских.

Об этом рассказали Владимиру Мономаху люди именитые, которых он собрал сразу же по приезде в древний Смоленск, живописно раскинувшийся на крутых холмах правого берега Днепра.

— У Олега Вещего конница была!

— Из кочевых племен. Торков, берендеев…

— Так, может, и нам пора конницу возродить? — спросил Смоленский князь.

Чуть ли не хором закричали в ответ:

— Нет!

— Нет!..

— И не думай!..

— Ни одного коня!

Орали громко и яростно, не слыша и перебивая друг друга:

— Ишь чего захотел!

— Коня выходить надо!

— Да выкормить!

Новый Смоленский князь вдруг явственно услышал в этих криках улыбчивую усмешку.

— Да выездить!..

— Да к седлу приучить!..

Орали уже поодиночке, но пока еще озорно и весьма воодушевленно.

— Сена не напасешься!..

— Пошли отсюда!..

— Попробуйте, — усмехнулся Мономах.

У дверей стояли Ратибор с дубиной и Добрынька с обнаженным мечом.

Примолкли.

— Вече будете на площади устраивать, — негромко сказал Владимир. — Говорите по одному. Я готов заплатить за ваших коней.

Помолчали.

Встал князь кривичей Воислав.

— Мы богатые, князь, — степенно сказал он. — Нас Днепр-батюшка кормит. С озера Нево к нам торговые гости жалуют из дальних стран. Греки, армяне, евреи, арабы, сунны, персы, италийцы…

— Все торговые караваны через нас проходят, — подхватил кто-то из кривичей.

— А коли половцы Днепр перекроют? — осторожно нажимал Владимир.

— Византия их выгонит. Она Киеву веру в Господа Бога подарила.

«Вот!..» — вдруг мелькнуло в голове Смоленского князя. И сказал:

— Веру подарила, а вы всего одну жалкую церковку в городе построили.

— Нам и одной вполне достаточно, — ответил князь Воислав.

Говорил он спокойно, негромко, с достоинством. Остальные кривичи молчали.

— Собор надо закладывать, — сказал Владимир. — Собор во имя Господа Бога. И вы должны его построить. Вы, смоленское дворянство. А заложу его я, Смоленский князь Владимир Мономах.

Все молчали.

— Холм у вас очень уж приметный, — продолжал Мономах. — Собор издалека виден будет, как перст Божий.

Снова встал князь кривичей Воислав:

— У нас своя вера, князь Владимир, а для христиан вполне достаточно и малой церкви. В соборе они затеряются — раз, два, три да священник малой церковки. Но если желаешь, заложи первый камень в основу пустого храма, князь Смоленский.

— Честью почту.

Камень для закладки собора волок на холм Ратибор. Он выбрал огромную глыбу. Но дотащил ее и старательно уложил в указанное место.

Подоспевший священник местной церковки освятил будущий храм.

— Именем Господа Бога нашего…

Этим тогда все и ограничилось. Храм во имя Божьей Матери был воздвигнут через сто лет после закладки первого камня.

Но на пиру по поводу закладки первого камня гуляли широко. Ели смоленскую ветчину и смоленскую оленину. Пили меды ставленные и меды цеженые, а под черную брагу запели дружинные песни. За черной последовала брага хмельная; Добрынька в пляс пустился, выделывая коленца. А следом пошла и белая хмельная бражка под десять разборов. Разобрались и с разборами и спать наладились.

Сладко выспались на душистом сене. И головы с похмелья не болели.

А за утренней плотной закуской Владимир Мономах сказал кривичам:

— Вы доказали свою верность пред ликом Господа Бога нашего Иисуса Христа. Теперь докажите свою верность великому Киевскому князю Всеволоду и мне, его сыну и князю Смоленскому.

— Это опять насчет коней? — И снова зашумели.

— Тихо! — крикнул Мономах.

Замолчали.

— Коней своих никому не отдадим, — решительно заявил князь Воислав.

— Я коней не покупаю, — усмехнулся Смоленский князь. — Но плачу золотом за вашу доблесть и отвагу. Сами создайте конную дружину, сами отберите десятников, сотников и есаулов из наиболее отважных и опытных. Воеводы и подвоеводы будут моими только для согласования общих действий.

— Воюет Киев, а не мы, — насупившись, сказал князь Воислав. — С кем воюет, нам то неведомо. Мы лишь храним верховья торгового пути из варяг в греки.

Заворчали упрямые кривичи:

— Нам-то что ж воевать…

— Мы люди мирные…

— Ну сказал: коней!..

— Ну поворчите, поворчите. А я пока в Киев сплаваю да и упрошу батюшку моего, великого князя Всеволода, отменить потомственное дворянство — оставить только личное.

— А у нас, кривичей, и нет никакого дворянства, — спокойно ответил князь Воислав. — Мы не княжество, хотя меня и провозгласили князем.

— Это за что же такая честь? — спросил Смоленский князь.

— Провозгласили, потому что я ведун. И ведомо мне, что очень, очень скоро сорвутся с места норманнские викинги, а за ними последуют и шведские варяги. Так было издревле.

Все примолкли.

— Что молчите? — спросил Владимир.

— Да вот, — князь Воислав вздохнул. — Никак нельзя нам сейчас на службу поступать даже за золото. Скоро купцы плохую весть принесут.

— И что за весть?

— Что варяги опять зашевелились. И нацелились они на Великий торговый путь. Великое Киевское княжение далёко, нам одним путь из варяг в греки придется защищать. Порушат торговлю, так и вся Русь вздрогнет. Сильно поколеблется вся Земля Русская. Вот где беда-то, князь Смоленский. Куда пострашнее всех половцев. Куда пострашнее и опаснее.