— И что же случилось с Ипполитой?

— Естественно, я ее убил.

— Я знал ее когда-то.

— Прости, дружище.

Пауза. Атлас молчит.

Геракл выдул еще один мех вина. Ему не хотелось думать. Мысли роились вокруг его головы, словно шершни, и злобно жужжали.

— Так вот я, Атлас, и говорю: почему?

— Нет никаких почему, — ответствовал Атлас из темноты.

— В этом-то и весь ужас, — говорил Геракл. — Всегда есть какое-то «почему» вот здесь, или здесь, или здесь… — и принялся колотить себя по голове, словно пытаясь прибить назойливо гудящие мысли.

Атлас сказал:

— Когда склоняешься под бременем мира, вот как я сейчас, слышишь все, чем занимаются люди, и чем больше они пытаются вопрошать судьбу, тем больше понимаешь, сколь это тщетно. Я слышу, как они строят планы на завтра, и той же ночью умирают. Я слышу, как женщины кричат в муках, а их дети рождаются мертвыми. Я слышу, как дышит загнанный человек, и вдруг его отпускают на свободу. Я слышу, как купец едет домой из порта с полными сундуками товаров, и грабителей, которые поджидают его на большой дороге, чтобы забрать все, что у него есть. Нет никаких «почему». Есть только воля богов и человеческая судьба.

— Я самый сильный человек в мире, — говорит Геракл.

— За исключением меня, — ответствует Атлас.

— И я не свободен…

— Нет такой вещи как свобода, — говорит Атлас. — Свобода это страна, которой нет на карте.

— Это дом, — отвечает ему Геракл. — Если, конечно, дом — это то место, где ты действительно хочешь находиться.

Потом Геракл попытался сбросить дурное настроение.

— Так ты думаешь, что сильнее меня, Атлас? А сможешь удержать Африку на своем болте?

Атлас расхохотался, к несчастью для земли, которая ощутила это как сильное землетрясение. Геракл уже вытащил наружу свой собственный болт и яростно наяривал его, заставляя встать.

— Давай, ставь ее сверху. Присобачь мне туда хоть целый континент.

— Ты пьян, — сказал Атлас.

— Я сегодня видел Геру. Господи, ну что за сука. Знаешь эту историю про Млечный Путь, который получился из молока, которое я срыгнул, когда она кормила меня грудью? Только это было не молоко, а вот это вот дело, просто она слишком леди, чтобы сказать правду.

Геракл был уже готов кончить.

— Устроим снег в Гималаях, а, парень?

Он откинулся на спину, рассыпая звезды.

— Давай, Атлас, теперь ты.

— У меня все руки заняты.

— Я тебе помогу, если хочешь, — как друг другу.

— Я слишком устал.

— Ты говоришь, как девчонка.

— Попробуй, подержи мир.

— Я же тебе сказал, я сделаю это завтра. На кончике носа, как морской котик.

Он всхрапнул.

— Спокойной ночи, Геракл, — промолвил Атлас.

Ответа он не дождался.

Храп Геракла сотрясал мироздание. Атлас, как всегда, смотрел вперед, вперяя взор в бесконечность пространства, жалея, что не может стать его частью, хотя бы на один час.

Наступившее утро глумливо уставилось на героя. Пришло время выполнять обещания. Вставал животрепещущий вопрос, как Геракл физически сумеет снять Космос с плеч Атласа, не уронив его при этом. После непродолжительной дискуссии договорились, что Геракл потихоньку заползет на спину Атласу, как спаривающаяся улитка, и осторожненько столкнет мир себе на плечи.

План неплохо сработал, за исключением того, что богов на Олимпе перевернуло в кроватках, и метеор размером с город шлепнулся на землю, потопив часть Сицилии.

Атлас почувствовал, как чудовищная ноша соскользнула с его тела, и обернулся поблагодарить Геракла, который был красен, как гранат. Его мышцы окаменели.

— Потом будет полегче, — успокоил его Атлас.

— Просто сходи и принеси яблоки, — это было все, что герой смог из себя выдавить.

Атлас растер ноги и поясницу. Он уже забыл, что такое стоять прямо. Он вытянул руки над головой, наслаждаясь хрустом суставов и медленным расслаблением широчайших и трапециевидных, не веривших своему счастью. Он двинулся через небеса, отбрасывая с дороги звезды, словно мелкие камешки. Он шагнул из облаков, как человек выходит из залитой туманом лощины. Он снова был на земле. Он был прекрасен и гармонично сложен. Он снова был в своих пределах. Он осмотрелся в поисках своего сада и нашел его.

Когда Атлас толкнул тяжелую, покоробившуюся деревянную дверь, его хорошее настроение улетучилось. То, с чем не справилось время, довершили Геракл и Ладон. Земля была сожжена и запятнана огненным ядом дракона. Там, где Геракл перебирался через стену, кладка частично обрушилась. Теплицы, шпалеры, столбики и проволочки, привязывавшие к стене абрикосовые деревца, были поломаны и перекручены. Что еще оставалось из плодов, было потоптано и пожрано насекомыми и птицами. Добрый чернозем, который он заботливо рыхлил и вскапывал, зарос спутанной травой. У сарая прохудилась крыша.

Сад являл собою символ постигших Атласа потерь. Он лишился всего, что было для него важно, — своих дочерей, душевного мира и покоя, своих мыслей, своей свободы и гордости. В ярости он схватил ржавый серп, почистил его о кожаный пояс, заострил о камень и принялся срезать бессовестно разросшуюся траву.

К вечеру скопилась огромная куча сорняков и сухих веток. Атлас сложил их в виде погребального костра. Языки пламени лизнули небо; даже Геракл почувствовал жар на шее и задумался, чем это там занят Атлас. Густой дым оскорблял богов, которые прекрасно знали, что это не жертвоприношение, и потому сам Зевс решил вмешаться. Он сошел в сад инкогнито в виде простого старика с натруженными руками, одетого в ослиную шкуру.

— Господин Атлас вернулся в сад Гесперид?

— Кто ты такой? — спросил Атлас, подбрасывая в огонь охапку крапивы.

— Меня зовут Парсимоний[7]. Мне нечего беречь и нечем делиться, но я попытаюсь помочь тебе, как смогу.

— И как же это ты можешь помочь мне? — поинтересовался Атлас.

— Предупредив тебя, что это Зевс назначил тебе наказание, и он же может его ужесточить.

— Ты, кажется, много знаешь о Зевсе.

— Я человек верующий.

— Почти все низкие люди так себя называют — они думают, что это извиняет их поступки.

— А чем ты извинишь свое поведение?

— Можешь передать всемогущему Зевсу, что его внебрачный сын Геракл сейчас держит мир вместо меня.

Об этом Зевс ничего не знал, равно как и о встрече с Герой в саду. Как большинство женщин, Гера была достаточно осторожна, чтобы не говорить мужу всего.