И застыла на последней ступеньке лестницы, с которой открывался вид на холл.

Дворецкий уже распахнул дверь, и на пороге особняка стояла женщина.

— Тесс, моя дорогая! — она простерла ко мне ладони. — Ужасные, ужасные новости. Я приехала так скоро, как только смогла.

Я усмехнулась и скрестила на груди руки.

В холле стояла мачеха Уильяма — ну, и Тессы.

Вдовствующая леди Толбот.

Глава 3

Жаль, что мужчины в возрасте перед тем, как женятся на молоденьких охотницах за состоянием, не задумываются о том, что они смертны. И что после их смерти их дети окажутся лицом к лицу с такими вот беспринципными мачехами.

Ну, по меньшей мере, отец Тессы и Уильяма написал завещание. И не успел его изменить. Или не пожелал, потому что видел свою вторую женушку насквозь.

Только вот даже завещание не избавило нас с братом от Элоизы.

Сперва она на что-то надеялась. Не хотела верить оглашенному барристером завещанию. Закатила истерику, обвиняла всех в подлоге, ведь муж не оставил ей ничего кроме того, что причиталось по закону. Потом плакала и отказывалась покидать особняк, чтобы переехать во вдовий домик. Потом постоянно стремилась навязаться в гости, являлась по поводу и без, ничуть не стесняясь того, что ее никто не приглашал. Потом лезла с советами к обоим опекунам, и только покойный сэр Найджел сумел отвадить ее от дома.

И вот хищница вновь почувствовала запах добычи.

— Добрый вечер, Элоиза, — я холодно на нее посмотрела. — Не стоило спешить, мы не нуждаемся в поддержке.

— Ох, Тесс, твои манеры нуждаются в корректировке… — она покачала темноволосой, кудрявой головой.

— Для тебя — Тесса, — поправила я и мысленно улыбнулась, заметив быструю гримасу у нее на лице.

Нет, право слово, покойному графу Толботу следовало подумать, прежде чем заключать с ней брак. Мог ведь воспользоваться услугами куртизанок. Зачем нужно было тащить в дом… ее?..

Я прищурилась и прошлась по Элоизе пристальным взглядом. Она уже отдала дворецкому верхнюю одежду и стояла перед массивным зеркалом в холле, поправляя прическу и платье. Для женщины, которые якобы приехала поддержать пасынка и падчерицу в трудный час, она слишком сильно нарядилась.

— Откуда ты узнала, что новый опекун собирается к нам на ужин? — спросила я прямо, и она не успела нацепить на лицо невинное выражение.

— Ох, правда? — застигнутая врасплох, пробормотала Элоиза сконфуженно. — Бывают же такие совпадения? О чем ты говоришь, Тесса, я ничего не знала.

Я скривила губы. Разумеется, я ей не поверила.

— Кингсли, проводи, пожалуйста, нашу гостью в малую гостиную и удостоверься, что она не будет скучать в одиночестве. Я переоденусь к ужину и спущусь.

Могу поклясться, губы сурового дворецкого дрогнули в улыбке. Он понял мой намек, как поняла его и Элоиза. Шляться по особняку без присмотра я ей не позволю.

Она что-то буркнула мне в спину, но я уже не слышала. Вернувшись в спальню, я разбудила Уильяма и рассказала ему о мачехе и звонком вызвала его камердинера, чтобы юному графу помогли с приготовлениями к ужину. Когда они вышли, в комнату скользнула моя горничная Анна.

— Кингсли сказал, что прибыла «черная вдова», — сказала она, раскладывая на кровати принесенную одежду.

— Стервятники и гиены слетаются на пир, — усмехнулась я и принялась расшнуровывать завязки на талии.

Анна помогла мне сменить один корсаж на другой: с длинным рукавами, из плотного темно-синего шелка, украшенного шитьем серебряной нитью. Он облегал фигуру, а квадратный вырез открывал мои ключицы, но был достаточно закрыт, чтобы я не чувствовала себя в нем полуголой.

Юбка была многослойной: верхний, из мягкого атласа в тон корсажу, был чуть приподнят с одной стороны, и из-под него выглядывала нижняя юбка из плотного кремового шелка. Сзади подол заканчивалась небольшим шлейфом.

— Жаль, миледи, что покойный батюшка не успел подыскать вам жениха, — вздохнула Анна, протягивая мне перчатки. — Хороший жених быстро бы отвадил и мачеху вашу, и опекуны бы не понадобились.

— А плохой? — я иронично выгнула бровь, но Анна, дитя своего времени, мой намек не поняла.

— Моя покойная бабка так говорила, миледи: ты научишься любить своего мужа. Со временем.

Ага. Стерпится — слюбится.

Я усмехнулась, и горничная посмотрела на меня едва ли не укоряюще.

— А что поделать-то, миледи? Муж, какой-никакой, но свой. Защита, родня. А вы-то нынче да милорд Уильям одни-одинешеньки остались, и заступиться-то за вас некому.

Хотела бы я сказать, что нас с братом могу защитить я.

Но это было бы ложью.

Я не могу, потому что я женщина, и этот мир к нам очень суров.

Но я попытаюсь.

Звук гонга возвестил о скором ужине, и я поспешила вниз, столкнувшись с Уильямом на лестнице. Недовольная Элоиза поджидала нас в гостиной в компании Кингсли: тот, как и полагалось хорошему дворецкому, стоял в дверях с бесстрастным выражением лица. Я улыбнулась ему и отпустила кивком головы.

— Добрый вечер, дорогой! — мачеха вспорхнула навстречу Уильяму, и тот закатил глаза.

Я посмотрела на нее, жалея, что не могу залезть в хорошенькую, кудрявую голову и прочитать ее мысли. Она же не была идиоткой. Умела просчитывать наперед. Ошиблась с покойным графом — ну, с кем не бывает. Порой случаются осечки даже с пожилыми влиятельными лордами.

Но Элоиза была цепкой, хваткой и по-житейски мудрой. Так для чего она заигрывала со мной и с Уильямом? Ведь она не питала никаких иллюзий насчет нашего к ней отношения.

Я усмехнулась и поджала губы, все внимательнее приглядываясь к мачехе. Что-то было не так.

— Сэр Джон Фицджеральд! — вернувшийся в гостиную Кингсли прервал мои размышления.

Следом за ним важно шествовал толстяк-опекун. Улыбка на лице Элоизы стала еще шире и еще сахарнее.

Боже мой! Она приехала не ради нас?.. Она приехала, чтобы соблазнить его⁈

Когда закончился обмен фальшивыми приветствиями, я пригласила всех пройти в столовую.

— А разве юному Уильяму уже разрешено присутствовать за общим столом наравне со взрослыми?

Толстяк окинул брата задумчивым взглядом. Тот уже набычился, приготовившись спорить, но я успела стиснуть его плечо раньше, чем он заговорил.

— Наш покойный батюшка это дозволял. Мы стараемся чтить его память, — бархатным голосом пропела я, заглянув сэру Джону в холодные, пустые глаза.

Он хмыкнул, и взгляд сделался острее ножа. Моим словам он не поверил, но