В первые часы он ничего не чувствовал, кроме опаляющего все его внутренности огня. Отруби ему руку — он бы и бровью не повел. Лишь к вечеру жизнь кое-как стала возвращаться к нему.

На другой день его привели в логово разбойников и присовокупили к обществу таких же несчастных, спрятанных в горной пещере. Потом пленников повели дальше на север. Черствая лепешка и пять глотков воды — вот всё, что они получали на день. Изможденные, еле влача ноги, пленники наконец увидели впереди море. Их привели в град Синоп, на невольничий рынок. Отсюда их пути расходились. Теперь все зависело от того, в руки какого хозяина им предстояло попасть — доброго или злого, умного или дурного, богатого или не очень.

Под утро перед выводом на торги монаху Алексию приснился пославший его в паломничество игумен Иадор. Сон был смутный, Иадор стоял где-то в стороне и был весь в горьком дыму. Алексий лишь чувствовал его присутствие и слышал голос:

— Девятый день… Когда лампада разбилась… Сердце мне стиснуло, и я умер… Накануне причастился Святых Тайн… Сегодня — девятый день… Ничего не бойся… О лампаде не печалуйся… Не плачь о Святом Огне… Он уже в тебе самом… И ты донесешь его до Александра… Помяни меня в мой девятый день… Прощай, Алёшенька!..

Алексий проснулся и увидел ясное солнечное утро, полное южных запахов, и ему впервые за дни плена стало легко на душе. Пламя горело в нем, но уже не обжигало, а было таким же ласковым, как в те мгновения, когда его только-только подали ему в Великую субботу от самого Живоносного Огня.

Он сидел на земле связанный, униженный, приуготовленный к продаже в рабство, и неведомо — кому, но в сердце у него всё ликовало, как у самого счастливого человека на свете; ведь он получил благую весть от своего духовного отца, дорогого старца Иадора, и жизнь его отселе вновь обретала важный смысл.

В тот же день его продали старому турку, следовавшему в город Трапезунд, расположенный в противоположном направлении от пути Алексия, лежащего через Царьград Константина. Теперь же его ждали хребты Кавказские.

Все лето Алексий, бывший до сих пор лишь Божьим рабом, а отныне ставший и рабом человеческим, отбывал всякие трудовые повинности в хозяйстве старого турка — ворочал камни, копал землю, рыл колодцы, таскал тяжести, ухаживал за садами. При виде господина всякий раб должен был обращаться к нему «бай башкан», что значило «государь мой». Алексий быстро обучился басурманскому наречию. Бай башкан стал отмечать его среди прочих рабов за его ум и трудолюбие и иной раз присылал какой-нибудь съестной дар — недоглоданную баранью кость или недоеденное блюдо плова. А когда наступило время, именуемое у турок «сон бахар», сиречь — осень, хотя оно никак не отлично от нашего лета, бай башкан решил оказать ему особливую честь. Он подарил его своему гостю, тем самым признав Алексия хорошим рабом и драгоценным подарком, который не стыдно вручить любезному родственнику.

Прощаясь с Алексием, бай башкан ласково махал ему рукой и мурлыкал свои «гюле-гюле-ельведа», то есть «до свидания и прощай», с таким видом, будто облагодетельствовал его.

Увы, родственник не оценил русского раба и по приезде в горное селение, расположенное в иверских горах, отправился просить мира у негодяя, наводившего ужас на окрестное население грабительскими набегами. Рабы казались ему весьма удобным подарком, ибо не требовали места в арбе и их можно было просто вести на веревке, а сдохнет один-другой — невелика жалость.

Горный разбойник по-свойски встретил миропросителя: принял дары, любезно угостил великолепным обедом, поскольку того требует закон кавказского гостеприимства, обещал не тревожить покой окрестных иверских жителей и отпустил гостя, одарив его, в свою очередь, хорошими подарками. А когда тот, веселясь и радостно напевая, пустился в обратный путь, люди Мышгиза (так звали горного разбойника) напали на него, отобрали дары и перерезали глотку.

Более дикого человека, нежели новый хозяин Мышгиз, Алексий еще ни разу в жизни не видывал. Он и родом был из племени, носящего самое разбойничье по самому звуку своему имя — люди, составляющие разбойничью шайку Мышгиза, назывались нешхаями. Еще они говорили о себе «ичары борзай», что значило — «горные волки». О себе они были весьма высокого мнения, вероятно, почитая себя самым главным смыслом мироздания. Воровство, разбой да убийство почитались у них наивеличайшими проявлениями доблести, а самым унизительным, что мог вообразить себе их мужчина, был труд. Если бы деторождение не связывалось с удовольствием, то они и его отнесли бы к разряду труда, и на сем бы пресекся их род. Но человеку даны органы детородных наслаждений, и нешхаи считали своим долгом использовать их по случаю и без случая. Когда не было рядом жен или рабынь, они ничуть не гнушались содомских мерзостей. И какой-то особой храбростью почиталось у них изловить мальчика или девочку из соседних селений и совершить над ними насилие впятером, а то и вдесятером, доведя жертву до полоумия или до смерти. Словом, всякие дьявольские поступки приветствовались в их звериной, волчьей стае. Впрочем, и волки бы постыдились такого родства.

И вот у таких-то нехристей инок Алексий прожил всю осень. Он бы мог весь остаток дней своих провести у них в рабстве и здесь сгинуть кавказским пленником, но, на его счастье, в логово разбойников нагрянул славный витязь Арз из племени апсуев. На этот раз нешхаи потерпели поражение, и сам Мышгиз пал в бою от десницы Арза.

Каково же было изумление и счастье Алексия, когда выяснилось, что витязь Арз, как и большинство апсуев, был крещен и носил звание христианина под именем Пантелеймона. Освободив пленников, он повез Алексия к берегу Русского моря, в град Себастополис, где и проживал сам в той местности, что прославилась проповедями Симона Кананита, апостола от двунадесяти, наиближайших ко Христу. Стояла зима, в этих местах малоснежная, только в горах по-над берегом моря белело снежное покрывало. Приближалось Рождество, и к самому празднику бывший раб турков и нешхаев сподобился прибыть в православный греческий монастырь, лежащий подле могилы святого апостола Симона. Там с греками, армянами да с местными жителями апсуями страдалец и встретил рождение Господа.

Отогревалось тело инока Алексия, намучавшееся в рабстве. Душа же его не нуждалась в обогреве, поскольку неугасимая лампада горела в ней Святым Огнем. Хорошо было житье в Свято-Симонове, и дал он себе волю пожить тут двенадцать дней.

Тяжелые слухи доходили сюда с востока и полунощи[9]. Татарский воевода Батый с великим воинством разорял Русские земли, княжество Рязанское покорено им, разорено и сожжено, сам Владимир, стольный град русский, взят и уничтожен, а великий князь Юрий Всеволодович пал храброй смертию в битве на реке Сити, где и всё воинство его полегло костьми. Другой истребитель народов, именем Мункый, разбив на Волге кыпчаков, шел со своими разбойниками сюда, в кавказские земли, и уже дошел до Алании, народ которой твердо и крепко стоял в своей христианской вере и готов был весь до единого погибнуть, но не отречься от Спасителя.