Иосиф остался один на один с суровой действительностью. Отец не мог помочь из далекой Аргентины ни материально, ни морально. Приехать он тоже не мог, поскольку и польские и литовские власти были прекрасно осведомлены: в дни большевистского переворота в Петрограде Григулевич-старший был среди красногвардейцев и принимал активное участие в установлении советской власти. Нелегальная городская организация комсомольцев взяла Иосифа под свою опеку, снабжала продуктами, небольшими денежными суммами для покупки необходимого в тюремном киоске.

В марте 1933 года следствие было закончено. «Дефензива за полтора года сделала все, — вспоминал Григулевич, — чтобы подвести нас под статью 102 русского дореволюционного кодекса, которым тогда пользовались пилсудчики. В обвинительном акте наша деятельность рассматривалась как подрывная и антигосударственная. Признаться, мне это импонировало. Я хорошо знал, что по указанной статье в свое время судили тысячи революционеров, боровшихся с царским режимом».

17 мая 1933 года в газете «Вильняус ритоюс» появилось сообщение «О судебном процессе над учащимися Вильнюсской литовской гимназии», в котором говорилось:

«12—13 мая с. г. в Вильнюсском окружном суде разбиралось дело по обвинению бывших учащихся гимназии имени Витаутаса Великого: Д. Пумпутиса, Ю. Григулявичуса, Ю. Айдулиса, К. Мацкявичуса и студента И. Каросаса. Все они обвинялись в принадлежности к коммунистической партии и в распространении идей коммунизма. Первых двух — Д. Пумпутиса и Ю. Григулявичуса — суд признал виновными и осудил на 2 года тюремного заключения условно. Трех остальных: Ю. Айдулиса, К. Мацкявичуса и студента И. Каросаса оправдали».

После разгрома Литовской советской республики суд над молодыми коммунистами Виленщины был первым процессом такого рода и потому привлек немалое внимание литовской и польской общественности. Обвинителем на суде выступал прокурор пан Ястшембский, председательствовал судья пан Лимановский. Обвиняемых защищали адвокаты Петрусевич, Ясинский, Шишковский и Сукеницкая. По делу были опрошены 24 свидетеля. Подсудимые не скрывали левых убеждений, защищали свое право изучать общественно-социальные проблемы под марксистским углом зрения. Обвинитель Пиотровский (Григулевич назвал именно его, а не Ястшембского), «бывший белогвардеец, перешедший на службу к пилсудчикам», пытался доказать, что на скамье подсудимых находятся экстремисты и отщепенцы, представляющие реальную угрозу для безопасности Речи Посполитой. Адвокаты старались представить своих подзащитных идеалистами-правдоискателями, будущими светилами Литовского научного общества и литовской культуры. Выступил в свою защиту и сам Иосиф:

«Будучи ни в чем неповинным 19-летним парнем, я подвергся аресту и был посажен в тюрьму, где господствует произвол охранников, где к политическим заключенным относятся хуже, чем к уголовникам. Хотя я был подследственным и моя вина еще не была доказана судом, ко мне применялся режим каторжника, меня заковывали в наручники, подвергали избиениям. По мнению начальников Лукишской и Стефановской тюрем и прокурора Пиотровского, я должен был сносить эти надругательства с христианским смирением, чтобы доказать, что не являюсь коммунистом. Я, однако, считал своим долгом протестовать против тюремного произвола и не боялся этого делать, так как совесть моя была чиста…»

Выйдя на свободу, Григулевич снова включился в подпольную партийную работу, но в августе 1933 года был неожиданно вызван повесткой в прокуратуру, где ему предложили в двухнедельный срок покинуть Польшу. К тому времени Иосиф уже был настолько заметен и в Польше, и в Литве, что переход на нелегальное положение не гарантировал ему безопасности. Поэтому по рекомендации Литовского коммунистического бюро и руководства КПЗБ он выехал через Варшаву в Париж, где находился один из польских центров эмиграции. «Я мог бы уехать в Советский Союз, и это было бы для меня величайшим счастьем, — отметил Григулевич в своих воспоминаниях, — но я видел свой долг в продолжении борьбы против капитала и фашизма».

* * *

К последним месяцам пребывания Григулевича в Вильно иногда относят эпизод его прямого участия в «ликвидации» предателя, который затесался в партийные ряды. Решение о казни было принято руководством литовской компартии, и двадцатилетний Иосиф, как утверждается в некоторых публикациях, «с радостью» вызвался привести приговор ЦК в исполнение. Трудно сейчас установить, кто запустил эту выдумку в оборот. Возможно, это произошло из-за искажений памяти какого-нибудь отставного ветерана КГБ, имевшего доступ к фонду агентурных дел и невольно «наслоившего» их содержание. Так рождались многие «черные легенды» о сотрудниках разведки. Попробуй потом докажи, что легенда обязана своим рождением «отдельно взятому склерозу». Автору пришлось порядком попотеть в поисках человека, который мог бы авторитетно подтвердить или опровергнуть этот факт.

Можно с уверенностью сказать, что Иосиф не имел отношения к той расправе с предателем, которая действительно имела место в Литве в начале 30-х годов. Человек, который привел приговор в исполнение, был ровесником Григулевича, жил и учился в Литве, после «акции» был вынужден бежать во Францию, где работал по заданиям НКВД против «хорьков» (троцкистов). Перед началом Великой Отечественной войны вернулся в Советский Союз. Он продолжил свою учебу в одном из химических вузов и со временем стал, как и Григулевич, академиком…[5]

* * *

В Варшаве, на пути во Францию, Григулевич впервые соприкоснулся с деятельностью Международной организации помощи революционерам (МОПР). На явочной квартире ему были вручены контактные адреса, деньги на поездку и паспорт с «железной» французской визой. В начале октября 1933 года Иосиф приехал в Париж и, не теряя времени, отправился на встречу с представителем польской компартии во Франции 3. Модзалевским, который взял новичка под опеку. Польская коммунистическая эмиграция в этой стране была хорошо организована, получала немалую финансовую поддержку от компартии Франции и использовала ее «позиции» в государственных и иных учреждениях для устройства своих людей.

Модзалевский помог Иосифу поступить в Высшую школу социальных наук Сорбонны и ввел в польскую редколлегию журнала МОПР. Довольно часто Григулевич выступал на митингах солидарности с народами, находящимися «под пятой фашистских диктатур». Представляли его как жертву фашистского террора в Литве и Польше, что казалось Иосифу некоторым преувеличением. Модзалевский поставил перед ним задачу: «Приобретай опыт международной политической работы, чтобы в будущем тебе можно было давать более серьезные партийные поручения». Вдохновленный этой перспективой, Иосиф колесил по французской столице и ее пролетарским предместьям, совершенствуя свое ораторское мастерство. Он был самым молодым участником кампании за политическую амнистию в Польше и странах-лимитрофах и потому всегда выступал первым. «Тяжелая артиллерия» — секретарь ЦК КПФ Жак Дюкло, писатель-пацифист Анри Барбюс, друг Маркса Шарль Раппопорт выступали последними, «на бис», как вспоминал потом Григулевич.