Он разжег примус и приготовил кофе. У джезвы сломалась ручка, и Гере пришлось снимать ее с огня при помощи рукавицы. Он пил крепкий напиток, похожий на деготь, вприкуску с сухарями и думал о Ламантине, о трехлетии кошки и поляне, которую ему предстояло сегодня накрыть. От ржавого четырехколесного трансформера прозрачной пленкой струился пар. Роса, покрывшая его крышку и капот, нагревалась на солнце и испарялась буквально на глазах. Кошка чихала и трясла головой.

Он подкатил к мастерской с небольшим опозданием, потому что по дороге у его лимузина отвалился глушитель. Когда Гера закрепил его проволокой, на часах пропиликало девять.

Как назло, у ворот прохаживался Воркун. Большой, сутулый, неловкий, как огородное чучело, наспех сколоченное из кривых палок. Он размахивал длинными руками и, склонив голову набок, поглядывал на Геру. Тот думал, что хозяин устроит ему разнос, но у Воркуна сегодня было хорошее настроение.

– Здорово! – отрывисто сказал он, протягивая ладонь, похожую на пальмовую ветвь. – Ты это… Ну, я тебе говорил… Сделал, нет? Ну, музыкант приходил, что-то у него там не фурычило… Не помнишь, что ли?

У Гочи с разговорной речью были большие проблемы. Общался он в основном междометиями и укороченными предложениями, всякий раз заставляя собеседника расшифровывать его мысль, словно решать ребус. Гера с детства любил ребусы, кроссворды и загадки, потому быстро научился понимать Гочу.

– Я понял! Вы имеете в виду изумрудную «девятку», у которой не работал топливный насос? Все сделано.

– А-а, – кивнул Гоча. – Ну, давай, занимайся… Ну, ты понял, да?.. Придет этот козел, все ему скажи… В общем, меня не будет…

– Вас не будет, «девятку» отдать хозяину и заниматься «Москвичом»? – перевел Гера.

Гоча снова кивнул, повернулся и, склонив голову набок, захромал к своей бордовой «шестерке». Гера зашел в мастерскую. Свет косыми лучами падал из окна на смотровую яму. Макс сидел на стуле, положив ноги на стол для инструментов, и курил. На нем была ярко-красная, как роза, майка с надписью: «DON'T LET ME DOWN». Гера опустил на стол сумку. Звякнули бутылки.

– Ты хозяина видел? – вместо приветствия спросил Макс.

– Видел. Высокий такой у нас хозяин. Очень понятно говорит…

– И что он тебе сказал?

Гере не понравилось, каким тоном говорил с ним Макс. Если у человека с утра плохое настроение, то это вовсе не значит, что надо портить его тем, у кого оно хорошее.

– Какая муха тебя укусила, Макс? – спросил он, выставляя бутылки на стол. – Хозяин уехал, сказал, что его не будет.

– Сволочь, – негромко произнес Макс и кинул окурок в угол. Гера проследил за его полетом. Окурок ударился об стену и рассыпался на салют.

– Не совсем понятно, – сказал он, – к кому конкретно адресовано столь лестное… Интересно, а что означает эта фраза у тебя на груди? Если не ошибаюсь, что-то похожее в свое время пели «Битлз»?..

Макс, недослушав его, встал. Под его подошвой чавкнула старая смазка, покрывшая тонким слоем бетонный пол. Гера почувствовал, как у него стало быстро портиться настроение. Горлышко бутылки в его ладони запотевало.

– Иди домой, – не оборачиваясь, сказал Макс. – Тебе здесь нечего делать.

– В каком смысле?

– Возьми выходной! – раздраженно ответил Макс. – Чтоб до завтрашнего утра я тебя здесь не видел.

Гера стоял с бутылкой в руке, не зная, вернуть ее в пакет или же поставить на стол. Макс нервно ходил по тому месту, где вчера вечером стояла красная «Ауди», и поглядывал на настенные часы с деревянным кукишем вместо кукушки.

– Вы поругались? – спросил Гера.

– Он… – сказал Макс и сделал паузу. – Его сегодня не будет. Уходи!

– Может, выпьешь стакан? Легче станет.

– Не станет, – уверенно ответил Макс. – Когда плохо, от водки становится только хуже.

– Все пройдет, – неопределенно предположил Гера. Ему очень хотелось как-то утешить коллегу, но он не знал, как это сделать.

– Ты так думаешь? – усмехнулся Макс и снова кинул тревожный взгляд на часы. В этот момент над циферблатом открылась маленькая крышка и оттуда высунулась фига. И так десять раз подряд.

* * *

В преподавательской застать Назарову было очень сложно. Не потому, что ее рабочий день был до предела забит лекциями, семинарами или зачетами и она большую часть времени проводила в аудиториях. Просто она не любила эту большую и неуютную комнату, в которой столы преподавателей стояли ровными рядами, как в школьных классах, а во главе рядов стоял стол заведующего кафедрой.

Это был тучный мужчина с подслеповатыми глазками, спрятанными за толстыми линзами очков, с неразвитыми, мягкими, вялыми, как у больной женщины, руками. Верхняя часть его головы представляла собой плоскую и обширную лысину. Было похоже, что голова заведующего долгое время служила деталью перил в старом доме и со временем стерлась и отполировалась. Заведующий всегда говорил с подчиненными тихо, чтобы не слишком была заметна его картавость, не выговаривал им, но безжалостно снимал премии и надбавки, несмотря на то что преподаватели страдали от хронических невыплат. Завистливый, закомплексованный из-за своей непривлекательной внешности, он был всегда мрачен, злопамятен и высокомерен. Сидя в преподавательской, он добивался полной тишины и строгой дисциплины. Он часами читал газеты, сверкая лысиной, и время от времени исподлобья кидал взгляды на подчиненных. Он все запоминал: кто читает не педагогическую литературу, кто решает кроссворды, кто дремлет, а кто плохо на него смотрит, и потом мстил, запершись в кабинете и рисуя рыхлой рукой приказы о денежном вознаграждении сотрудников.

Назарова своего начальника словно не замечала, игнорируя его надуманные требования. Он истекал потом и желчью, но ничего не мог сделать.

– Римма Фаизовна, – прокартавил он ей, когда Назарова стояла у окна в коридоре и курила. – Потрудитесь зайти в преподавательскую и взять телефонную трубку. Вас уже в третий раз добивается молодой мужчина, но я был не компетентен относительно вашего места пребывания.

Заведующий всегда пытался говорить витиевато, считая, что это модно и демократично. Назарова загасила сигарету в стеклянной пепельнице, похожей на застывшую каплю, и зашла в преподавательскую. Телефон стоял на столе у заведующего, на самом краю. Когда заведующий садился за стол, телефон оказывался непосредственно под его отвислым подбородком. Он нарочно придвинул его так близко к себе, чтобы подчиненным было неудобно им пользоваться, а значит, в его присутствии резко снижалось количество неслужебных разговоров.

Заведующий сел. Назарова взяла со стола трубку и повернулась к нему спиной.

– Римма, здравствуй, это я! – услышала она незнакомый голос.

– Да-да, я слушаю!

Она не любила, когда говорящий по телефону представлялся не сразу. Это напоминало глупый розыгрыш, когда сзади кто-то тихо подкрадывается и закрывает ладонями глаза. Очень остроумная шутка!