– Давай, мальчик, ешь блины, пока они не остыли!

Хэнк кивнул отцу и взялся за вилку и нож. Отправив в рот первый кусок, он понял, что это вовсе не заурядные блины. Это было настоящее пирожное!

– Ты уверен, что это не десерт? – не подумав, ляпнул он.

– Я же тебе говорил, что они необыкновенно вкусны! – весело произнес Карл.

Хэнк продолжал есть, не глядя ни на Мэгги, ни на отца.

– Хотите еще? – спокойно спросила Мэгги, когда он жадно опустошил свою тарелку. – У меня осталось тесто.

– В таком случае я, пожалуй, могу съесть еще, – согласился Хэнк.

Он сидел с опущенной головой. Вдруг Тимми соскользнул со стула и похлопал Хэнка по колену.

– Да, Тимми. В чем дело?

– У тебя болит голова? Мама так делает, когда не хочет разговаривать.

Прежде чем ответить мальчику, Хэнк искоса взглянул на Мэгги.

– Ну да, похоже, у меня начинается головная боль. Ах, да, чуть не забыл! Куда пропала одежда, которую я снял вчера вечером?

Отец открыл было рот, но Мэгги прервала его:

– Хэнк, о вас позаботился ваш отец. Зайдя к вам, он забрал грязную одежду и отнес в прачечную, чтобы избавить меня от лишней беготни, – объяснила она и улыбнулась.

– Я не просил вас стирать мою одежду, прибирать комнату… или делать что-либо еще! Я могу сам о себе позаботиться. Вы наняты для того, чтобы ухаживать за моим отцом.

– Но… – начала Мэгги.

– Это не обсуждается! Я должен идти в коровник и дать указания людям.

– Видишь ли, мальчик, я устроил им выходной, – сказал Карл, зная, что это еще больше расстроит его и без того возбужденного сына.

Хэнк уставился на отца.

– Что ты сделал? Черт возьми! Папа, ты же еще год назад передал мне управление ранчо. Я думал, теперь за него отвечаю я!

– Люди выбились из сил, так же, как и ты. Мне кажется, они заслужили выходной.

Хэнк пулей выскочил из кухни, словно за ним гналась свора собак.

Мэгги наблюдала за этой сценой, довольная, что Хэнк хотя бы хорошо позавтракал. От нее не ускользнуло, что при перечислении того, что она не должна делать, он не упомянул готовку. Раньше ей казалось, что крепким орешком окажется его отец. Да Карл просто младенец по сравнению с Хэнком!

– Надеюсь, Хэнк не обидел вас, Мэгги? Не знаю, какая муха его укусила.

– По-моему, он старается справиться со своим горем. Его радует, что вы возвращаетесь к жизни, но ему нужно время, чтобы разобраться в своих чувствах.

Карл нахмурился.

– Вы думаете? Он как-то странно посмотрел на меня, когда я заговорил о Линде.

– Да, но я все же считаю, вам следует продолжать беседовать с ним о матери. Он слишком долго не давал выхода своему горю. Хорошо, что хоть не отказался есть мою стряпню.

Карл засмеялся:

– Да он ни за что не откажется от вашей стряпни.

– Мамочка, Хэнк сердится на меня? – спросил он.

– Нет, деточка. Он расстроен, что умерла его мама, вот и все. Ты же помнишь, мы точно так же горевали, когда умер твой папа.

– Да, – сказал Тимми, скорчив глубокомысленную гримасу. – Я могу подарить ему одну из моих машинок. Это его развеселит.

Карл протянул к мальчику руки.

– Обними меня, Тимми!

Мэгги кивнула, и Тимми обнял Карла.

– Машинка, конечно, очень щедрый подарок, но взрослые не похожи на детей. Нам придется быть очень терпеливыми с Хэнком, – объяснил Карл.

– Ладно, – отозвался мальчик.

– Все в порядке, Тимми, – произнесла Мэгги. – Уведи-ка Карла, а я пока уберу со стола.

Когда парочка удалилась на веранду, Мэгги принялась за уборку, продолжая думать о Хэнке. Не то чтобы он ее заинтересовал. Нет, она не собиралась снова выходить замуж. Окончание ее замужества, каким бы оно ни было, слишком болезненно.

Хэнк, как и его отец, страдает оттого, что держит свое горе внутри себя. С Мэгги было бы то же самое, если бы Кейт не вывела ее из депрессии, напомнив, что в ней нуждается Тимми.

Если она поможет Хэнку, то он обретет спокойствие и безмятежность.

Загрузив посудомоечную машину, Мэгги задумалась о том, чем бы ей заняться, Интуитивно, словно ее вела рука Линды, она взяла кулинарную книгу, данную ей Карлом, Через пару минут она наткнулась на довольно простой рецепт и по изрядной потрепанности страницы поняла, что это рецепт любимого печенья Хэнка.

Улыбнувшись, Мэгги взялась за миксер. Вскоре в духовке уже пропекалась партия овсяного печенья, которое также очень любил Тимми.

Хэнк не пришел к ленчу. Есть ему не хотелось, Пока он шел к коровнику, его преследовал манящий аромат вкусной стряпни Мэгги. Ларри не проявил подобной твердости и без колебаний явился на ленч.

Разумеется, Ларри поддержал решение Карла дать людям выходной. В глубине души Хэнк тоже одобрял поступок отца, однако считал, что старику не следовало вмешиваться в его дела… Но сам он вел себя глупо!

Хэнк провел рукой по волосам. Почему он так поступил? Сперва нанял Мэгги, чтобы вести хозяйство в доме, и вдруг запрещает ей стирать ею вещи и убирать его комнату! Он что, с ума сошел?

Примерно час спустя Ларри вернулся в коровник. Хэнк сидел на тюке прессованного сена, печально глядя вдаль.

– Почему ты не пошел на ленч, Хэнк?

– Потому что не мог смотреть в глаза папе и Мэгги.

Ларри встревожился:

– Что же ты натворил?

– Повел себя как полный идиот. Отец превозносил Мэгги до небес, словно совсем забыл маму. Затем он как бы невзначай упомянул о ней.

– Да, я заметил, в последнее время он много говорит о Линде. По-моему, это хороший знак. – Помолчав, Ларри медленно произнес: – Хэнк, а почему я никогда не слышал, чтобы ты рассказывал о своей маме?

– Черт возьми, Ларри! Я не привык изливать душу каждую минуту. Я мужчина!

Ларри пожал плечами и отошел, пробормотав себе под нос:

– А я-то думал…

Хэнку не хотелось обсуждать с другом этот вопрос. У него внутри словно что-то оборвалось, и образ матери снова возник в его памяти. Вот она украшает дом к Рождеству или готовит ему особенную закуску, чтобы порадовать вернувшегося из школы Хэнка. Вот она ухаживает за ним, когда он заболел корью или получил травму, играя в футбол.

Каждый вечер, укладывая маленького сына спать, мама всегда читала ему вслух.

Хэнк очень любил отца, но с матерью его связывали особенные узы.

Глаза Хэнка наполнились слезами, и он, радуясь тому, что Ларри куда-то ушел, поспешно смахнул их с ресниц. Ему так не хватало мамы, его лучше-то друга!