Значит, единственная возможность задержать его дольше чем на три часа — узнать о нем что-то такое, что подтвердит его общественную опасность (уже понятно, что визит к женщине-следователю прокуратуры с обещанием ее уничтожить, путем взрыва или сожжения, общественную опасность субъекта никоим образом не подтверждает, надо копать глубже), и уложиться требуется в установленный законом срок. А если наш педантичный прокурор сейчас попрется его лично опрашивать и будет это делать с чувством, с толком, с расстановкой, как он делает все остальное, то, во-первых, он съест все отпущенное на содержание клиента время, а во-вторых, сведет на нет и без того непросто установленный контакт. А это означает, что к материалу проверки будет подшито ничего не значащее объяснение, полученное у Иванова лично прокурором района, следующим документом будет постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, в дежурной части Иванову под расписку торжественно вернут изъятые шнурки и часы и отпустят на все четыре стороны. А мне останется ожидать его повторного визита. И я не исключаю, что второй раз он явится уже с тротилом. А что? Раз давеча все так славно кончилось, и ему даже пальцем не погрозили…

У всей нашей четверки чуть не вырвался из груди стон, но это не смутило прокурора. Он взялся за перила и уверенно стал подниматься к кабинету начальника РУВД, где собрался образцово-показательно поработать. Позади нас из дежурки уже выскочил Тубасов и понесся вслед за прокурором, чтобы обеспечить ему фронт работ. Нас обдало ароматом свежевыпитого коньяка.

— Уволюсь я, к черту, — сказал мне на ухо Горчаков.

Мы вчетвером, не сговариваясь, тихо двинулись вслед за начальниками, хоть это и выглядело не совсем этично. Впереди шел Лешка с решительным видом, за ним — Мигулько со своим подчиненным, Гайворонским, и в арьергарде плелась я, в душе уговаривая себя, что иду просто за компанию, поскольку бороться с прокурором у меня сил уже нет. Да и не привыкла я, за много лет безбедного существования за могучей спиной родного шефа, тратить силы еще и на борьбу с непосредственным начальством, разбаловал нас Владимир Иванович. Ну, поднимемся, и что Горчаков сделает? Ляжет прокурору поперек дороги? Выкрадет у него из-под носа клиента? Вызовет начальника на дуэль?..

Поднявшись на второй этаж, где располагались начальственные кабинеты, мы замерли на площадке, прислушиваясь к скороговорке полковника Тубасова, сопровождавшейся позвякиваньем ключа и скрипом отпираемой двери.

— Проходите, Геннадий Васильич, — журчал он, видимо, пропуская вперед нашего прокурора. — Может, чайку, кофейку, чего покрепче?

Реплику прокурора мы не услышали, но я не сомневалась, что он ответит отказом. Умение держать дистанцию со всеми абсолютно, будь то поднадзорный элемент в милицейских погонах или подчиненные в прокурорских, было, несомненно, самой сильной стороной личности нашего нового руководителя. Уж в том, что он не решает дела за стаканом, я могла быть уверена. Послышалось мягкое чмоканье закрывшейся двери, потом тяжелые шаги полненького Тубасова и его командный окрик в сторону лестничной площадки:

— Мигулько! Костя! А ну, давай, притарань задержанного ко мне в кабинет! Быстро, быстро, прокурор ждет!

Мигулько кинул на нас затравленный взгляд и стал на цыпочках спускаться по лестнице, потянув за собой и Гайворонского, — вроде как его тут нет, и он не слышал приказа начальника. Гайворонский повлекся за ним; правда, оглянувшись на нас с Лешкой, хмыкнул и иронически приложил палец к губам. Мы с Лешкой затаились. Тубасов подождал и, не услышав ответа, судя по шагам, двинулся в сторону площадки.

— Костя! Я ж знаю, что ты там! — позвал он, но не получил отклика. — Ах ты ж, черт!

Через секунду из коридора показалась его плотная фигура и лоснящееся красное лицо.

— Ну, и где этот архаровец?

Горчаков очень убедительно пожал плечами, я воздержалась от ответа.

— Я ж знаю, что он тут был. Ну давай, ты слетай, — предложил он Горчакову.

Я с интересом наблюдала, как Горчаков сделал лицо выпускницы Смольного института, которой люмпен в подворотне предлагает заняться оральным сексом. Будь Тубасов белым офицером, после такого лица ему оставалось бы только застрелиться. Но он был красным полковником и даже не расстроился.

— Давай-давай, — подбодрил он Горчакова. — Твой прокурор ждет, — сделал он упор на слове «твой».

— Я что, мальчик на побегушках? — пробормотал Горчаков.

Тубасов нетерпеливо качнулся с носка на пятку и, махнув рукой, стал спускаться по лестнице.

— Ладно, сам схожу, — решил он по дороге, и, вовремя спохватившись, что за задержанным ему надо не спускаться, а подняться на один этаж, в уголовный розыск, крякнул и круто изменил направление.

Проходя мимо нас с Лешкой, он с осуждением повертел головой, — мол, вот выросли архаровцы, не уважающие ни лица, ни чина, и тяжело потопал наверх.

— Ну что, Лешка. Пойдем домой? — спросила я, отвернувшись, чтобы Горчаков не заметил моих слез. Все остальное уже не интересовало меня, никто и ничто уже не могло ничего изменить. Мне захотелось домой, к Сашке и Хрюндику, — выплакаться всласть под их сочувственными взглядами и забыть все происшедшее. На-все-гда. Может, отпроситься в отпуск на неделю, съездить вместе с Сашкой и Хрюндиком в какой-нибудь пригородный пансионат. На заграницу-то денег не наскребем, так хоть в Репино… Нет, Хрюндик не поедет, ему уже скучно с нами. Но оставлять его дома тоже нельзя — вдруг припрется этот маньяк, или, еще хуже, подкараулит его на лестнице… Тьфу, даже думать об этом не хочу!

Все, теперь вообще нельзя быть спокойной ни одной минуты. Если он узнал мой номер телефона и адрес, кто ему мешает выведать, где учится мой сын, или устроить какую-нибудь гадость в бюро судмедэкспертизы, где работает Сашка? Сдать ребенка пожить к отцу или бабушке можно, но это не решает вопроса. В конце концов, их адреса тоже узнать не проблема, да и выследить человека легче легкого…

— Господа, что же делать? — тоскливо произнесла я, даже не заметив, что говорю вслух.

Но Горчаков не ответил, прислушался к чему-то и даже поднял вверх палец, призывая меня тоже навострить уши. С третьего этажа доносились отголоски какой-то свары: вроде бы Тубасов на кого-то наезжал, а кто-то тихо, но твердо отклонял инсинуации. Мы с Лешкой завороженно пошли на голоса и затормозили в конце коридора выше этажом.

Это в начальственных апартаментах в связи с поздним временем уже царило затишье, и даже свет в коридоре был притушен, а на третьем, розыскном, этаже жизнь еще вовсю бурлила. Но едва мы заглянули в коридор, стало понятно, что во всех кабинетах тоже затаились и прислушиваются, такая занятная разыгрывалась сцена.

Тубасов при полном полковничьем параде, даже в непонятно откуда взявшейся фуражке (кажется, он ее нес в руке, когда проходил мимо нас по лестнице), багровый от желания угодить новому прокурору района, с которым вообще непонятно, как налаживать контакт, раз тот не пьет из милицейских стаканов и баней не увлекается, навытяжку стоял перед полуоткрытой дверью кабинета и натужно увещевал: