— Шерсть считаю. Она в книгах значится как переходная. Вычтена из общего числа.

— Почему?

— Приход по тканям потом пишется. Когда соткут.

— А кто ж соткет, если ткачих нет? — девушка снова вздрогнула, поднеся руку к лицу, к своей жуткой бородавке, но опустила, не дотронувшись.

— Ткачих нет, — повторила за мной.

— А где они? — я медленно двинулся в обход станков, которых было тут семь, стараясь заблокировать ей путь.

— Где же они? — Анна отступала, лихорадочно бегая глазами по помещению. Уперевшись спиной в узкий подоконник, замерла. — Ушли.

— Это я понял. Вернуть нужно.

— Не нужно.

— Почему? — меня это забавляло. Когда женщины и девушки по домам вернутся — вопрос времени. Поймут, что никто их неволить или обижать не станет — сами прибегут. Но то упорство, с которым их защищала Анна, было очень интригующим. Подойдя вплотную, рассматривал собеседницу, опустившую голову. Подцепив подбородок двумя пальцами, глянул в темные, с зеленцой, глаза. Губы девушки немного подрагивали, ресницы трепетали. Неожиданно отметил, что с такого расстояния отлично видно, где под глазами провели каминной сажей, а где присыпали лицо золой. Было немного смешно, словно эти вещи могли остановить насильника, будь он и в самом деле таковым. Ну, если ей так спокойней, незачем девушке мешать играть в эти игры.

— Не место девкам здесь, — сипло, сглотнув, произнесла Анна.

— А тебе значит место?

— А я не боюсь, — выпятила она подбородок и свела брови.

— Так ли? — ради интереса нагнулся ближе, прижимая девушку к окну бедрами. Анна вздрогнула всем телом, сжалась и крепко зажмурила глаза. Ага, не боится она. Как же. Отпустив девушку, отступил. — Смелая ты. Только это не поможет, если кто обидеть решит. Но моих парней не бойся, они не тронут. Ни тебя, ни ткачих. Пусть возвращаются. Идем, карты твои смотреть да завтракать.

— Я шерсть не досчитала, — тихо пролепетала девушка, глядя мимо меня.

— Если они у тебя в расход на ткани записаны верно, пусть там и будут. Потом решим. Через пару дней мои обозы придут, нужно будет место в кладовых приготовить и к посевам готовиться. Шерсть никуда не денется. Идем.

С интересом наблюдая, как ткацкую запирают на какой-то хитрый замок, присмотрелся к связке ключей на поясе девицы. Кольцо было большое, с десяток на нем точно висело.

— У тебя все ключи от кладовых? Да не вздрагивай ты так, — не удержавшись, скривился. Сколько ж можно. Словно вынуждает сделать какую гадость, оправдывая такую реакцию. — Я тебя обидеть чем успел? С чего такая реакция?

— Я… это непроизвольно, — пролепетала девушка, опустив глаза.

— На меня посмотри. А теперь говори, что за реакция.

Анна смотрела не мигая, зажимая дрожащие руки под грудью. Она, видимо, ждала, что я перестану ждать ответ и отпущу ее, но девушка еще не была знакома с моим характером.

— Я жду, и мы не двинемся с места, пока не получу ответ.

Вирана

Я не сразу среагировала, когда варвар зашел в ткацкую. Не привыкла, что столько опасных, незнакомых и больших мужчин шастает по двору моего дома. Не зная, как дальше сложится наша жизнь, с самого утра решила дописать в книги шерсть, мало ли как Он отреагирует на неучтенные мотки.

Но Ему было все равно.

Этот лард словно и в самом деле желал жить в мире с людьми, заботился о том, чтобы вовремя сладить с посевами и навести порядок на землях. Только это были мои земли, и горло каждый раз зажимало спазмом от мысли, что я не могу удержать наследие мужа в своих слабых ладонях.

Он требовал вернуть ткачих, словно я не знала, что делают с девками захватчики. Правда, меня еще ни один из его воинов не обидел, но надолго ли это?

— Не место девкам здесь, — упрямо произнесла я, с трудом выдерживая прямой взгляд. При ярком свете, падающем из окна, глаза мужчины выглядели почти черными, а черты лица слишком молодыми. Вчера он показался старше. Может, это от усталости, но теперь я видела, что лард моложе моего почившего супруга. И уже командует пусть маленькой, но все же армией. Почему тот второй, хар, будучи старше, подчиняется Ему? Кто они и почему ушли из родных земель?

— А тебе, значит, место? — и такая насмешка в голосе, словно я ему свинью подоить предложила.

— А я не боюсь, — упрямство было сильней страха, и я высоко вздернула подбородок, напоминая себе, что быть слабой непозволительная роскошь. Усмешка на лице стала шире, и мужчина неожиданно шагнул ближе, зажимая между своим телом и подоконником, заставляя дрожать от ужаса и противоречивых ощущений.

— Смелая ты. Только это не поможет, если кто обидеть решит.

Лард отступил, словно в одно мгновение потеряв интерес к игре.

Его интересовали кладовые, но если я начну показывать полупустые помещения, где на полках едва хватает зерна на посев, как отреагирует он? Не так богато мое баронство, как пять лет назад.

Я запирала ткацкую, когда Он обратил внимание на связку ключей. Как можно было не подумать, что простой экономке ключи не положены — ума не приложу. Такая оплошность. Представив, чем это может мне обернуться, вздрогнула всем телом и мелко задрожала. Только я и в этот раз не угадала. Его мало интересовало, почему ключи у меня. Мужчину больше беспокоило, отчего я вздрагиваю каждый миг нашего разговора. Кусая губы, пытаясь придумать достойную причину, прикрыла глаза, не желая быть застуканной на вранье. Моя наставница благородных манер всегда говорила, что плохую лгунью выдают глаза. А я врать не очень чтобы умела.

— М… когда пришел мор… примерно через год… из соседних земель потянулись разбойники. Банды небольшие, но нападают в основном на женщин и стариков, — пусть это была правда, но к моему страху перед лардом отношения не имело. — За все время пропало девятнадцать девушек и молодых женщин. Еще несколько сбежали, кого-то просто бросили после того… после того…

Горло сжало, не позволяя продолжить.

— Не надо, я понял, — серьезный голос заставил открыть глаза и внимательно посмотреть на мужчину напротив. — Тебе я повторяю в последний раз — никто девок обижать не станет. Ни тебя, ни других. У нас за такое на цепь сажают без воды. До смерти. У каждого из нас есть матери и сестры.

— А тот рыжий? — меня и в самом деле немного пугали те активность и восторг, которые исходили от другого великана.

— Кастан? Он больше лается, чем кусает. Пока не захочешь, не тронет. Правила для всех одни. Идем, — поманив меня за собой, лард двинулся обратно к дому, мимо натянутых веревок с бельем и полуголых мужчин, бегающих по двору. — Ты тоже с этими разбойниками встречалась или кого-то из ткачих попортили, что так реагируешь?

— Нет, меня не трогали. Я одна почти не выхожу из поместья, да и в целом мало по дорогам шастаю, только если очень нужно, — вздохнув, решив попробовать поверить ларду, что его люди менее опасны, продолжила. — Прошлой зимой были морозы сильные, снег мел почти две недели, не переставая. В ту метель банды совсем осмелели. Две семьи вырезали, а как-то ночью сюда пришли. Пять овец утащили, пока заметили. Пришлось скотину едва ли не в дом переводить, чтобы как-то сохранить. Мы их сами берегли до последнего, не трогали, чтобы стада было из чего потом возродить, а эти пришли, еще и двоих мужиков порезали чуть ли не до смерти. Наши тонкорунные овцы — самые лучшие в пяти долинах. Были. Еще пять лет назад стада по три сотни ходили. Только остался от них пшик. Одно название.