Констебль Клегг нарушила молчание.

– У меня спрашивать без толку, шеф. Не по моей части, как вы понимаете. Бэрри? Анальный секс – это вообще тема у гетеросексуальных пар? – Она удовлетворенно заметила, что шея у Тейлора порозовела на оттенок. Смутить Бэрри Тейлора в вопросах секса – штука нелегкая, а потому вышла маленькая победа.

– Не думаю, что он считается чем-то особенно необычным, Сэлли. Вряд ли это сколько-нибудь интересно для нашего расследования.

– Вообще-то об этом целую серию сняли в “Сексе в большом городе”, – заметила Клегг, – буквально несколько десятков лет назад. А еще в начале “Дряни”[14], когда она выдает монолог, глядя в камеру, а ее тем временем окучивают сзади.

Опять неловкая тишина, которую Тейлор заполнил, включив радио. Оно было настроено на какой-то разговорный канал.

К счастью, дурная слава хештега #НеЕеВина и публичной порки Мэтлока погасла в новостной круговерти так же стремительно, как и возникла.

К несчастью, разговор вновь вернулся к грядущему референдуму, ожидаемому в конце сентября, – чуть меньше чем через четыре месяца. Английская независимость оказалась куда более популярной темой, нежели ожидала премьер-министр. Она созвала референдум в попытке вскрыть чирей английского национализма – в правом крыле ее партии он становился день ото дня все злее и гнойнее. Тот же фокус некогда попытался проделать Дэвид Кэмерон с Брекзитом. И смотреться все это начинало в той же мере мощным просчетом.

– Треп прав, – постановил голос из радиоприемника – как и большинство голосов из приемников в разговорных радиопрограммах того лета. – Думаю, самое время двигаться дальше самостоятельно. Черчилль, 1966-й и все прочее.

– Треп – мудозвон, – пробормотал Мэтлок.

“Треп”, которого они с радиоведущим имели в виду, был основным среди трех политических тяжеловесов, поддержавших кампанию “Англия на выход”. Треп Игрив, Гуппи Джаб и Плантагенет Подмаз-Свин. “Знатные зверюги”, как их называла пресса, с “изощренными мозгами” – так определяется, судя по наличным показателям, сносный навык отпускать вялые шутки на еще более вялой латыни. Государственные мужи, чьи способности и вес не пустой звук, отказались от своих постов в кабинете министров, чтобы употребить свою “громадную популярность” и “обширный политический опыт” в деле переизобретения Англии как “оптимистичной, смотрящей в будущее, торгующей со всем миром нации, полностью готовой выстоять перед трудностями XXI века”.

Любые намеки на то, что эти трое впряглись в “Англию на выход”, потому что она предоставила им единственную настоящую возможность переизобрести собственные карьеры, пошатнувшиеся из-за тщеславия, гордыни и полной некомпетентности оных политиков, тонули в гомоне преклонения перед этими знаменитостями, порожденном статусом “знатных зверюг”, о котором было столько разговоров.

Мэтлок выключил радио.

– До чего же надоел мне этот дурацкий референдум.

– И вам, и всей остальной стране, шеф, – согласился Тейлор. – Но закрывать на него глаза мы тоже не можем. Он происходит.

– По второму разу все это никому и не надо было, – посетовала Клегг сзади. – Я думала, мы избираем правительство, чтобы оно управляло, а не доставало нас каждые пять минут, чтоб мы за них решали.

– Вот именно, блин, – сказал Мэтлок.

– Ну не знаю, – проговорил Тейлор. – Если они и впрямь подумывают отколоться от Королевства, кажись, это чересчур важно, такое на откуп горстке политиков оставлять нельзя, правда же? Разве не так должна выглядеть демократия? Когда политики слушают народ.

– Господи! – воскликнул Мэтлок, качая головой. – Ты вообще себя слышишь, Бэрри? Зачем в таком случае избирать политиков, если они тут же пинают мячик обратно в толпу?

– В толпу, шеф? – переспросил Бэрри. – Несколько снобски это, вам не кажется? Слегка дискриминирующе. Не очень политкорректно.

– Мы знаем, как выглядит толпа, Бэрри! – огрызнулся Мэтлок. – Мы их пасли достаточно. Ты в самом деле хочешь, чтобы толпа принимала ключевые решения о будущем этой страны?

– Ага! Чего ж нет-то?

– Ты серьезно? – переспросил Мэтлок. – Если предоставить принимать любые важные и трудные решения “народу”, он первым делом вернет казнь через повешение.

– И это будет плохо? – спросил Тейлор.

– По-моему, шеф совершенно прав, – вставила Клегг с заднего сиденья. – Да кто вообще этот “народ”? “Народ”, к которому политикам полагается прислушиваться? Я – человек, и я не согласна ни с одним идиотом из тех, какие звонят на радио. И я уж точно не хотела, чтобы какой-то там референдум разрушил Королевство.

– Немцы конституционно запрещают референдумы, – продолжил Мэтлок. – И знаешь почему? Потому что Гитлер считал их полезным инструментом.

Тейлор пожал плечами – ясно было, что ему этот разговор наскучил.

Клегг воткнула наушники в уши.

Все это чушь, и херня будет происходить, хоть ты убейся.

Мэтлок кипел.

В молодости, в 80-е, он был очень даже политизирован. Даже антиэлитарен. В полицию вписался, поскольку считал, что это хорошая стартовая площадка для карьеры в политике. И даже после того, как решил, что ему нравится быть полицейским, он по-прежнему считал себя эдаким радикалом. Молодым констеблем он дежурил на улицах во время мятежей, вспыхнувших из-за “подушного” налога с избирателей[15], и переживание это получилось для него по-настоящему противоречивым, потому что с протестующими он был, по сути, согласен.

Но теперь… Теперь! Все зашло так далеко вправо, что приходилось отстаивать статус-кво! Как раз то, в чем он сомневался в студенческие годы, – конституционное правительство, массовая пресса, судьи и суды – оказалось под угрозой! Этот дурацкий референдум – попросту очередной шаг в постепенном крушении всякого даже подобия нормального общества. Веры хоть во что-то. Разверзлись хляби мелкого национализма и негласного расизма. Отвратительно.

И лично он винил во всем гребаных скоттов.

Вот кто все это развел, пытаясь развалить прекрасно обустроенную страну, выигравшую две мировые войны, породившую “Битлз” и изобретшую паровой двигатель. Зачем? Не понимали они, что ли, что неизбежным результатом шотландского национализма станет национализм английский? Сколько национализма в силах переварить один маленький остров? Мэтлок где-то прочитал, что независимости стоит добиваться Лондону, раз у него такая мощная экономика. А чего не Найтсбриджу тогда? Или трем верхним этажам “Осколка?[16] Мэтлок заметил про себя, что на самом деле довольно удивительно, до чего много времени понадобилось, чтобы все настолько опаскудилось. В пору первого шотландского референдума[17] – теперь это все казалось другой эпохой и другой страной – Мэтлок ожидал, что обидчивая Англия тут же проделает нечто подобное и вякнет: “Да и пошли вы все, раз так”. Но, если не считать добродушных подначек, Англия, в общем, не обратила внимания. Теперь же, конечно, после катастрофического очковтирательства с Брекзитом, который не удовлетворил ничьих устремлений, Англия дорвалась. Повсюду теперь эти дурацкие флаги святого Георгия. В точности как в свое время Эдинбург с Глазго были увешаны на всех углах долбаными дебильными андреевскими крестами. Флаг Королевства уже нигде, кроме Букингемского дворца, не поднимали.