Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На мое предположение рыжий ответил потоком ругани и обиды:
— Ты на моих не пеняй, нечего! У меня городовые, а не лиходеи! Мешок на голову накинуть да сапогами попинать за долг игорный — сколь угодно. Но чтобы ночью да придушить аки гусей каких?!
Игнорируя недоуменный взгляд рыжего, я снял одеяло с тела тощего, явно долго недоедавшего мужчины и задрал его рубаху. Неестественно вздутый живот и усилившееся зловоние вновь заставили вспомнить про политый водкой платок:
— Ну а отравить? Сам же говорил, что они после ужина сразу отбились.
— Жинки мужей жгучелистом травят, девки соперниц болиголовом потчуют, а ратники кровью обиды смывают! — скривившись под моим взглядом, великан нехотя добавил. — С одного котла все едали... Лично каждый день за трапезной слежу.
И, судя по выпирающему пузу, очень пристально.
— А посуда? Тарелки или ложки ядом намазать не могли?
Сотник лишь фыркнул, заявив, что истинными северянами командует, а не жеманными южанами. Настоящим мужикам с посуды есть западло, они с хлебных ковриг хлебают, аки их офигенно крутые предки.
Спасибо хоть не лаптями...
Игнорируя удивленный взгляд великана, я снял перчатку и протянул ладонь к надутому животу покойника. Хм... Плотно как-то. Вроде не только трупные газы.
— Колдовство, говоришь? — я обошел тело и встал возле тумбочки. — Ну давай посмотрим, на твое колдовство...
В руку легла рукоять чесалки. Рыжий северянин попытался что-то сказать, но лезвие уже утонуло в мертвой коже. С мерзким хлюпаньем, отвратительная масса выстрелила черной струей, едва не угодив прямо в сотника. Неестественная выпуклость медленно опустилась, а градус вони пробил все допустимые пределы.
— Совсем ополоумел?! — только и выдавил несчастный, с трудом подавляя рвотные спазмы и отворачиваясь.
Прижав платок поплотнее к носу, я углубил разрез и уставился на отвратительную мешанину внутренностей. Так, ну и что из этого желудок? Вот эта серая «медуза» или этот черный «кирпич»?
— Нихрена не понимаю... — фыркнул я и вновь накрыл покойного одеялом. — Не брюхо, а сплошной гнойник.
Смирившись с тем, что патологоанатомом мне не стать, я переключился на лужу зловонной мерзости, что выстрелила из покойника. Уж на должность уборщицы меня пока хватает.
— Эй? Кукушонок, ты это... — похоже, рыжий начал всерьез сомневаться в моем психическом здоровье. — Проветрился бы, а? Ты чего это удумал? Уж не трапезничать ли собрался?!
Кожаная перчатка погрузилась в слизистую жижу и наткнулась на что относительно твердое. Не обращая внимания на ошарашенные глаза великана, я поднес к лампе длинный волокнистый кусок какой-то гадости.
То ли резина, то ли...
— Говоришь, за каждой трапезой следишь? — я кинул в сотника кусочком непереваренного вяленого мяса.
— Че это?
— Отравление, вот что! — я поднялся на ноги и пошел к лестнице на первый этаж. — Идем, будем лапти твои инспектировать.
Полсотни бородачей хмуро кучковались на лавках в столовой. Нервный треск игральных костей и приглушенные разговоры уступили место напряженному молчанию — все северяне, как один, уставились на меня в ожидании вердикта. Поди, уже каждый ставку сделал, что за беда с конелюбами приключилась — колдовство, убийство, или руки после сортира помыть забыли.
Среди собравшихся стражников изредка мелькали широкие плечи дружинников. Те, кто оказались слишком изранены или покалечены, чтобы продолжать службу у князя, но чересчур горды или одиноки, чтобы возвращаться за мост на почетную пенсию. У одного отсутствовала левая кисть, у другого полступни и ухо, а у третьего и вовсе всю рожу копытом скосило. Но даже в таком виде они все еще оставались крепкими и опытными бойцами.
Интересно, они тоже замешаны в убийствах? Нет, чересчур сомнительно. Если уж они смогли на одной стороне с гвардейцами Аарона город оборонять и в прорыве осады участвовать, то вряд ли стали возбухать насчет дезертиров. Служба в простых городовых для них уже сродни позору, — десяток бывших серых плащей роли не играют.
Проверив котлы и не найдя ничего, кроме лука и репы, я начал дергать стражников в кабинет сотника по одному. Рыжий верзила был от того не в восторге, но ограничился лишь натужным сопением и отказом налить чего-нибудь выпить.
Но какие бы хитрожопые вопросы я не задавал, как бы не разводил бородачей на откровения — все бестолку. Самое ценное, что удалось вызнать, так это что бывших гвардейцев сильно «любил нехват» и они часто чавкали хлебными корками по ночам. Надежды на дружинников тоже не оправдались. Первый, из-за хромоты, целыми днями сидел в арсенале, приводя в порядок «барахло недосеверян, дармоедов, и разгильдяев», второй командовал десяткой и в казарме появлялся только по ночам, а третий...
— Ежели бы ты меня тогда за ремешок не держал да княже с тобою не ручкался, я бы тебе прям ноне бестолковку разломил! Ишь, чего удумал — дружинника в колдовстве обвинять! По привету — ответ, кукушонок!
Наградив меня блеском влажной плоти из темноты отсутствующего глаза, обиженный великан шумно захлопнул за собой дверь.
— Да сколько можно лясы точить... — не выдержал сотник, отлипая от бойницы у стены. — Уж две лучины пожгли, а кости даже не достали! Говорю, колдовство это! Ну, или дружинники княжеские!
— Ну конечно... Виноват хоть военкомат, лишь бы не твои балбесы.
— Ты, парень, коли подмогу дать не можешь, так хоть не мешай! Знал бы, что сотню до ночи мудохать будешь, ни в жисть бы в твой бабий срамник не явился!
Покачав головой, я встал из-за стола и скомкав собственные заметки по допросам, бросил их в ночную вазу у бойницы. Прав рыжий — сам я виноват. Нечего теперь других дергать. Знал же, что всех спасти нельзя...
— Пес с ним. Пусть будет колдовство.
Остается лишь надеяться, что стражники успокоятся на десятке бывших гвардейцев, а не почувствуют вкус безнаказанности, принимаясь за горожан.
Я уже засобирался наведаться к Эмбер и поплакаться в медовую челку на тему, какой я же дебил, но все же решил задержаться. Надо же аборигенам объяснить, про пользу дезинфекции? Только эпидемий в городе не хватало.
Спустившись по лестнице, я ощутил, что вонь лишь усилилась.
— Трупы почему еще не приказал унести? Личный состав