– Вы пошли в авиацию по стопам отца? – спросила Аня.

– Да, только папа служил в армейской авиации, а я выбрал фронтовую.

– Ага, понятно, – мило улыбнулась Аня. – Осталось выяснить, какая разница между армейской и фронтовой авиацией.

– Армейская авиация предназначена для авиационной поддержки сухопутных войск, это боевые и транспортные вертолеты. Папа был пилотом Ми-24. В 1999 году в Дагестане боевой вертолет полковника Иртеньева был подбит в Кадарской зоне. Отец был ранен, чудом остался жив.

– Ранение имело последствия? – Какая-то нотка в голосе Матвея заставила Аню задать этот вопрос.

– Врачам пришлось отнять у него ногу.

Колеса громыхнули на ухабе, и тотчас раздался щелчок – двери разблокировались.

– Умная машинка, – заметил Матвей. – Давайте я поведу, вы, кажется, устали.

– Нет, просто выбоину не заметила.

С заднего сиденья раздался детский голосок:

– Дядь, а как тебя зовут?

– Темка проснулся, – улыбнулась Аня. – Теперь держитесь. Придется выкладывать всю подноготную.

– Меня зовут Артем Соболев, а тебя как зовут? – У Темки была дурная привычка сообщать свои данные каждому встречному.

– Матвей Иртеньев, будем знакомы. – Матвей протянул руку и осторожно пожал маленькую ладошку.

– Хочешь поиграть со мной в «хомячка»? – великодушно предложил мальчик.

– Это как?

Аня снова остановила машину:

– Матвей, если вы не против с ним поиграть, пересаживайтесь на заднее сиденье.

– Смотри, как надо, – поучал Темка. – Быстро жми на кнопки, чтобы плохие не догнали. Понял или нет?

– Ну, это раз плюнуть. На кнопки нажимать я умею.

Аня слышала, как они переговариваются за спиной, но не понимала ни слова, мысли ее скакали вразброс: значит, Сережа с десяти лет рос без матери, отец тогда же получил увечье… надо подсчитать… Матвею в то время было двадцать один год, он, вероятно, только-только окончил авиационное училище и оказался с мальчиком и инвалидом на руках… Так или нет? Скорее всего, так… Еще неизвестно, что за мальчик. Шестнадцать лет! Самый непредсказуемый возраст… А отец? Многие люди озлобляются из-за несчастий, становятся излишне требовательными и невыносимыми для близких, откуда вообще знать, что он за человек?

Ладно, поживем – увидим. В любом случае долго она с ними остаться не сможет: Виктор и без того встал на уши, чудак, ей-богу, можно подумать, что молодые люди двадцати семи лет, да еще высококлассные пилоты, летающие на МиГах, спят и видят, как бы обольстить тридцатилетнюю замужнюю даму, будто им больше и думать не о чем…

А интересно, о чем он думает там, в полном одиночестве, предоставленный самому себе, среди клубящихся туч – то черных, то синих, дымчатых или малиновых на закате? Или, может быть, над пронзительно синим морем, когда тень самолета скользит по облакам. Ведь там, наверно, начинается иная жизнь, в другом измерении, состояние за гранью возможного – необычное для человека, и мысли должны быть другие, чувства, ощущения… Аня посмотрела в зеркальце на Матвея. Смеется. Улыбка поистине гагаринская. Фирменная она у них, что ли? Или это отражение того, что известно только этим необыкновенным людям, которые, оказавшись на земле, делают вид, будто они такие же, как все…

– Подъезжаем, – предупредил Матвей. – Вы захватили паспорт, как я просил?

Свернули в сторону, на более узкое шоссе, по краям сплошной лес, и вдруг впереди, над лесом, набирающий высоту военный самолет. Еще один. Гул моторов. Значит, аэродром где-то близко.

Дорога уперлась в железные ворота, рядом – КПП.

– Давайте паспорт, – потребовал Матвей и вышел из машины.

Аня видела его голову и плечи в окошке КПП, потом он вышел, за ним солдаты – внутренний наряд комендатуры гарнизона, а может, не солдаты – в званиях Аня не разбиралась, – просто военные, молодые, корректные, в камуфляжной форме, один посмотрел на Аню и Темку внимательно, заглянул в салон, попросил открыть багажник. Аня выбралась, пошла вдоль машины… Крепкие ребята: обычно мужчины таращатся на ее ноги, а эти и бровью не повели, Матвей в том числе. Даже обидно.

Ворота распахнулись и пропустили машину на территорию гарнизона. Все та же дорога, по краям по-прежнему лес, но вот вдруг сразу выросли дома – девятиэтажки, деревянные постройки, сельские домики, церковь; проехали детский сад, Дом офицеров, несколько магазинов…

– А это школа, – сообщил Матвей. – Сережа здесь учится.

– Мама, смотри, коза! – с восторгом закричал Темка, указывая в окно.

– Дожили, ребенок живой козы не видал, – засмеялась Аня.

– Я тебя с этой козой познакомлю, – обнадежил Матвей. – Коза знаменитая, одна на весь городок… Сворачивайте сюда, вон видите дом с частоколом, нам туда.

– Матвей, давай говорить друг другу «ты», я как-то уже устала от официоза.

– Конечно, Анечка, прости, я, наверно, неуклюже себя веду, – смутился Матвей, – к тому же перед папой нам надо выказывать убедительное дружелюбие друг к другу.

– Выказывать? От меня усилий не потребуется, – возразила Аня.

Молодой человек окончательно сконфузился, сообразив, что ляпнул что-то невпопад.

«До чего же милый, – подумала Аня. – Жаль, что не настоящий брат, мы бы с ним подружились».

Она остановила машину у садика с деревянной изгородью. За оградой места для стоянки не оказалось, поэтому пришлось въехать на обочину так, что автомобиль установился с креном на бок. Аня достала из багажника сумки с одеждой и подарками, которые успела накупить в Москве. Матвей подхватил сумки и пошел в дом по узкой бетонной дорожке, которая тянулась между ухоженными цветочными клумбами.

– Как красиво, – заметила Аня.

– Это папа увлекается, – пояснил Матвей. – Нашел себе занятие: копается в садике с утра до вечера.

– Дом ваш собственный?

– Нет, гарнизонный. Папа числится в очереди на квартиру. Будем надеяться, что дождемся.

В окне шевельнулась занавеска и показалось чье-то лицо. У Ани екнуло сердце. Темка первый взбежал на крыльцо и по-хозяйски потянул на себя дверь. В коридоре, однако, остановился, увидев перед собой мужчину с палкой, застеснялся, свесил голову и бочком юркнул мимо хозяина в комнату.

Аня стояла напротив отца и смотрела на него неотрывно. Она помнила его очень смутно – память поддерживалась немногочисленными фотографиями, – но теперь узнавала, открывала знакомые, живые черты. Он, видимо, был на протезе – несведущий человек не понял бы сразу, что у него нет одной ноги. Опирался на трость, одет был в летный свитер из верблюжьей шерсти светло-коричневого цвета, удивительно походил на Матвея ростом и комплекцией, словно тот и вправду был его родным сыном. Аня знала: отец двумя годами старше матери, сейчас ему пятьдесят четыре, на столько и выглядел, но лицо его хранило какую-то укоренившуюся усталость, в глазах – застывшая навек тоска за слезой радости: он заметно волновался и смотрел на дочь с нерешительным ожиданием.