В глубине сознания пронеслось, что она должна ему сказать: «Я девственна». Надо предупредить — ведь их свадьба по-настоящему ничем не завершилась. Он может снова засмеяться — его позабавит, что женщина в ее возрасте до сих пор сохранила невинность. Но она все равно должна ему сказать. Чтобы он знал.

А сил выдавить слова не нашлось. Да она и забыла о них, когда он сжал ее бедра и решительным движением приподнял.

Она ощутила его мужскую плоть, большую и твердую, касавшуюся тех мест, которых никто никогда еще не касался.

Совсем другого рода дрожь охватила ее… дрожь, предвещающая беду или дикую жажду неизведанного. Ее словно сжали в тугой кулак. Она приоткрыла рот, чтобы сказать то, чего не хотела говорить, но не успела.

Он быстрым рывком глубоко вонзился ей внутрь.

Сьюсан не смогла притвориться — боль обожгла ее, подобно острому ножу. Тело сотряслось, бедра дернулись в попытке сбросить его. Она не сдержала крика.

Леонидас застыл. Глаза его сверкали.

Почти в тот же момент она подавила крик. Внутри ее — он, он заполняет ее собой. Неужели те места, которых он коснулся, части ее тела?

— Но это не должно быть больно, — произнес он.

— Это не больно, — соврала Сьюсан.

Он долго на нее смотрел, затем поднял руку и смахнул слезинку с ее щеки. И с другой тоже. А она и не подозревала, что слезы все-таки выступили.

Сьюсан чувствовала, что ею управляет какая-то непонятная сила. Эта сила исходила из боли у нее между ног. Эта сила — он. Ее охватило безрассудное желание, и она начала покачивать бедрами, понуждая его продолжать.

— Это чудесно, — сказала она.

— Вижу. И слезы, конечно, от этого. И то, что ты сморщилась, бесспорно это доказывает.

Сьюсан и не заметила, что сморщилась.

— Лишь потому, что люди боготворят землю, по которой ты ступаешь, не значит, что ты можешь читать мысли. В особенности мои.

— Мне не надо читать твои мысли, малышка, — пробормотал он. — Твое тело говорит все, что мне необходимо знать. Вот чего я не понимаю, — так это то, как тебе все годы удавалось оставаться невинной.

Сьюсан сморгнула еще одну слезинку.

— Я твоя вдова. Конечно, я сохраняла невинность. Ты умер, не успев это изменить.

Леонидас провел руками ей по бокам, потом откинул волосы с ее лица. Большие руки перемещались по ее телу, распространяя жар и покалывание по всем клеточкам. Она ожидала движения у себя внутри, но он просто касался ее кожи, касался ласково, словно мог ждать вечно.

— Трудно в это поверить, зная моих кузенов, — склонив голову набок, сказал он. — Я скорее подумал бы, что они накинутся на мою вдову, как воронье на добычу.

— Так оно и было.

— Но ты питала такие глубокие чувства ко мне, что помешало тебе принять их предложения? — Голос Леонидаса звучал насмешливо, а выражение золотисто-карих глаз было циничным.

У нее в груди образовался ком, стал расти и больно давить.

— Ты наверняка удивишься, но мне твои кузены не очень-то и нравились. — Сьюсан уперлась руками ему в плечи, словно собиралась оттолкнуть его. Но не оттолкнула, пальцы сами собой впились ему в кожу. — Я попросила их уважать мой траур. И неоднократно это говорила.

Леонидас снова рассмеялся.

— Неужели ты горевала обо мне, малышка? — спросил он с усмешкой. — Позволь тебя заверить, что я не лучше моих кузенов.

— Может, не лучше, а может, и лучше. Но я замужем за тобой, а не за ними.

С Леонидасом что-то произошло, и она это почувствовала. Словно его тело сотрясли подземные толчки, и это переросло в рывки у нее внутри. Давление, жар… и восторг, первобытная радость заполнили ее, горячими струями побежали по жилам.

Постепенно она приноровилась к его медленному, размеренному ритму. Он был осторожен с ней, понимая полное отсутствие у нее опыта. Но с каждым его погружением она буквально раскрывалась подобно бутону.

Внутри у нее пылал огонь. Этот огонь освободил ее чувства, и она не сопротивлялась, не пыталась сдержать себя. Возможно, потом она пожалеет об этом, но здесь и сейчас их близость казалась естественной. Правильной. Необходимой.

Она отдавалась ему. Он — ее муж, возродившийся из мертвых. Пусть с опозданием, но это случилось.

До сегодняшнего дня Сьюсан не подозревала, что хотела их близости больше всего на свете, что именно этого ей не хватало четыре года. Но стоило Леонидасу коснуться ее, как все изменилось.

Будет ли она прежней?

Ей казалось, что она взмывает ввысь сверкающей звездой.

Она услышала, как Леонидас выкрикивает ее имя, присоединяясь к ней в этом полете.

Леонидас раньше, в своей прошлой жизни, слышал, что приверженцы культов не приветствуют уход членов общины ни при каких обстоятельствах, а иногда препятствуют весьма яростно.

Но он твердо настроен был уйти.

Он встал с кровати, несмотря на искушение опять насладиться Сьюсан. Она свернулась комочком, уткнувшись лицом в подушки, раскрасневшаяся и притягивающая… принадлежавшая ему.

Господи, как же он ее хочет!

Но не следует забывать, кем он был на самом деле. А это означает, что оставаться здесь он не мог — в этой тюрьме, в этом культовом укрытии — ни дня.

В ванной комнате Леонидас встал под душ, пытаясь мысленно примирить Леонидаса Бетанкура и Графа. Но вместо этого думал о Сьюсан в его постели. Ее появление — яркая вспышка на фоне мрачной тусклости, которой он не замечал. Она выглядела хрупкой и ранимой, как тогда, в день свадьбы. Но тело вспоминало и другое: ее бедра, прижимавшиеся к его бедрам, сладость ее девственного тела.

Леонидас заставил себя встряхнуться. Он насухо вытерся полотенцем, чтобы идти к Сьюсан. Ему предстояло ласково разбудить ее. И может, смахнуть ей слезы. Или еще как-то успокоить. Утешать он не умел никогда, да и опыта с невинными девушками у него не было, но ум подсказывал, что тут требуется деликатность и мягкость. Такие незнакомые понятия, а придется проявить сочувствие к молодой прелестной жене, которая нашла его и вернула ему свое «я».

Но когда он вернулся в спальню, то обнаружил, что Сьюсан уже не лежит, свернувшись комочком, подобно кошечке. И не рыдает в простыни. Она встала и выглядела вполне невозмутимой, словно между ними ничего не произошло.

Ничего значительного.

Леонидас был задет, но решил не обращать на это внимания.

— Нам следует подумать о перспективах, разумеется, — поразила его жена, надевая платье и аккуратно расправляя складки. — Нам не нужен пропавший, считавшийся мертвым президент и исполнительный директор «Бетанкур корпорейшн», который укрывался в убежище в горах. Мы не можем позволить, чтобы кто-нибудь предположил, что у тебя было помутнение рассудка.