Священник кряхтел, явно хотел поспорить, но видел, как король понемногу начинает оживать, и умолк, забился за трон. Главное, мне удалось разрушить тоску короля, дать ему кончик веревки, по которой он может выбраться на божий свет со дна чернейшей и глубочайшей депрессии.

Конрад еще рычал в бешенстве, но в глазах появилась надежда. Он взглянул на меня почти с мольбой, не брешу ли как попова собака? Только не бреши… или бреши, но не признавайся, что брешешь.

— Не… потянет?

Я нагло улыбнулся:

— А что, по-вашему, кто-то на земле потянет?.. Так что для Арнольда сейчас начинается падение. Долгое падение!

— Гм… — прорычал он в затруднении.

— Правда, ваше высочество, — заверил я. — Ну, представьте себе, если бы вы вдруг предстали перед народом святым… как бы вам… э-э… дальше? Денек можно походить гоголем, в павлиньих перьях, а другой, третий?.. Арнольду это теперь на всю оставшуюся жизнь.

Конрад призадумался, на лице проступил страх. Он зябко передернул плечами.

— Святым?.. Нет, ни за вечное спасение!.. Лучше вот таким… грешным, но не так уж чтоб и совсем… Но Арнольду, собаке, так и надо!.. Пусть, гад, помучается с белыми крыльями за спиной.

— А вы, — сказал я настойчиво, — выглядите в глазах народа… как Алемандрии, так и Галли, а также всех воинов, неважно какого королевства, как могучий и свирепый король, который одинаково наделен всеми рыцарскими доблестями!.. Вы знаете, какие слова труднее всего выговорить мужчине?

Священник и король задумались. Я видел, что и все рыцари заскрипели суставами, думают. Даже Ланселот и вся наша свита впали в тяжелое раздумье.

Конрад нетерпеливо буркнул:

— А что тут думать? «Ты сильнее меня» — вот самые гадкие слова.

— Нет, ваше высочество. Мужчине труднее всего сказать «Я был не прав». На какие только ухищрения ни идет только бы не сказать их!.. А вам даже не пришлось их говорить. Вы захватили королевство Арнольда, а потом вернули по своей королевской воле. Никто у вас не отнял, вернули сами. Теперь же вам просто стоит чуть-чуть закрепить свой имидж… то есть образ в глазах своих людей и вообще всего мира… Для этого, например, самое простое — отправить хотя бы тысячу воинов в крепость Зорр… этого мало, но сразу возвысит вас в глазах христианского мира… Или выставить на границах своего королевства заслоны против проникновения агентов Тьмы…

Священник торопливо забормотал молитву, глаза его испуганно и с великой надеждой следили за мной. Король призадумался, прорычал:

— Да это не трудно… Что для меня тысяча!.. Могу и пять, да надо ли?..

— Вообще-то, — сказал я осторожно, — король Арнольд отправил в Зорр пять тысяч воинов…

Священник сказал скороговоркой:

— Благое дело сотворил, благое…

Конрад рыкнул, походил взад-вперед перед троном.

— Но я тогда и сам превращусь в исусика!.. Нет, меня заплюют мои же рыцари. Скажут, что вот-вот у меня отрастут крылья, как у большого жирного гуся. И над головой уже нимб… хотя я знаю, что это просто рога срослись.

Я сказал проникновенно:

— Ваше высочество!.. Нет в Зорре исусиков, нет. Есть нормальные здоровые рыцари. Что такое рыцари? Это крепкие мужчины с отвагой в сердце и…

Пальцы мои тем временем сняли с пояса молот. Конрад насторожился, глаза сузились, рука потянулась к рукояти меча. Я с силой метнул, держа взглядом скульптурную группу из руин Кельтуллы. Молот пронесся с диким воем, мраморная статуя треснула, взорвалась тысячью мельчайших осколков. Они еще летели через зал, а молот, описав красивую дугу, смачно шлепнулся в мою подставленную ладонь.

Я улыбнулся Конраду, что не сводил с меня глаз повесил молот на пояс и учтиво поклонился.

— Как видите, ваше высочество… А я ведь воин Зорра, христианского королевства.

В зале стояла потрясенная тишина. Рыцари застыли с выдернутыми из ножен мечами. Конрад кивком велел спрятать железо в ножны, посмотрел на меня, насупясь:

— Что за чертов молот у тебя, рыцарь?

— Языческий, — ответил я, — который, вон посмотрите, ваш священник не одобряет…

Священник, белый от ужаса, крестился, бормот, молитвы, руки его мелькали со скоростью ветрянс мельницы во время урагана. Он упал на колени и бил лбом о мраморный пол, усеянный останками мраморной композиции.

— Да-а, — сказал Конрад с удовольствием. — Да ты еще и богохульник?.. Тебя ж за эту статую церковь проклянет!.. И на костер, на костер… Еще и танцы вокруг костра устроит.

— Наша, — сказал я и выдвинул по-ланселотьи нижнюю челюсть, — что в Зорре, не проклянет.

Он все еще колебался, раздумывал. В зале было тихо. Конрад был известен как непредсказуемый король, который решения принимает быстро, никогда не советуется с окружением… и почти никогда не ошибается.

— Ну, — проговорил он медленно, все еще раздумывая и подбирая слова, — если святоши Зорра такой молот не отобрали и не бросили в огонь… Ладно, на том и порешим! Я пришлю вам пять тысяч воинов!.. Нет, пять прислал Арнольд, я пришлю семь. Мог бы и тысячу, у меня один стоит десяти Арнольдовых, но… пусть будет семь.

Назад то неслись во весь опор, то ползли как черепахи. Ланселот оглядывался, словно за ним мчался табун чертей с вилами. Но за нами двигалась прекрасно обученная конница, которой нужно давать время на отдых. Земля грохотала и стонала, когда все семь тысяч тяжеловооруженных всадников — хвастливый Конрад прислал сильнейших — скакали за нами следом.

В конце концов Ланселот объявил барону Генкелю, командующему этим семитысячным отрядом, что мы поедем вперед, чтобы организовать им достойную их славы и воинского умения встречу. Но когда мы оторвались на полмили перед, Ланселот повернул голову в мою сторону, и я увидел, что неустрашимый рыцарь смертельно напуган.

— Как, — воскликнул он в яростной растерянности, — как ты осмелился разбить священную реликвию?..

— Как? — переспросил я. — Да молотом, как еще… А здорово брызнуло?

— Не играй словами! — сказал он металлическим голосом. — Такого кощунства… даже от тебя не ждали!

— Но результат на лице? — спросил я. — Конрад отправил в Зорр большой отряд. Что еще?

— Да что Конрад… Тебе не дорога твоя душа?

Он покачивался в седле, ровный и железный, как прежде, но лицо впервые было испуганным, а глаза вылезали из орбит. Даже нижняя челюсть стала короче, что ее хозяина нисколько не портило. С этой челюстью и страхом на морде лица он стал несколько человечнее, что ли. Но на меня бросал острые злые взгляды, что высекали искры о мои доспехи. Не будь этого железа, я бы уже истекал кровью.

— Я сумею это объяснить святой инквизиции, — ответил я. — Ну, попробую суметь.