— Прохоров! — крикнул полковник и сейчас же на зов явился сорокалетний толстячок с большой лысиной, обрамленной клочками русых волос.

Капитан Прохоров слыл в отделении докой по части детей: Макаренко и Песталоцци в одном лице. Четверо спиногрызов приучили его стойко переносить невзгоды и не страшиться никаких опасностей — будь то разъяренный директор школы в прожженных на заду брюках или принесенный из лесу ужик, который на поверку оказывался рассерженной взрослой гадюкой.

— Капитан, возьми ребенка, пока мамаша его не задушила, — распорядился полковник.

— Этого задушишь, — процедила женщина сквозь зубы.

Она сунула Прохорову визжащего карапуза. Капитан бережно принял младенца в сложенные колыбелькой руки и благодушно улыбнулся, когда тот сердито клацнул зубами.

— Надо же, — воскликнул он умиленно, — такой малец, а зубов вон сколько. — Потом потянул воздух носом и рявкнул:

— Его что, ни разу не мыли?!

— Откуда мне знать — мыли его или нет, — огрызнулась мамаша.

— Что же вы за мать! — покачал головой капитан.

— Уж какая есть, — с убийственным сарказмом ответила дамочка. — Подробности у него вон узнайте. — Она кивнула на стоявшего рядом чернокудрого типа в зеленой рубашке. — Эй, молодой отец, мы ребенка мыли?

В ответ мужчина сделал странный и явно неприличный жест и отвернулся.

Полковник отрядил нескольких подчиненных доставить семейку в участок, остальные продолжили прочесывать лес в поисках троих маньяков, напавших утром на вокзале на милицейский патруль.

Как ни старался Олло стать самим собой, его неизменно принимали за женщину, причем, судя по реакции сопровождающих — весьма привлекательную.

Его под ручку провели через лес, галантно растворили перед ним дверцы безлошадной серой кареты и вежливо впихнули в ее смердящее нутро. Прежде чем дверцы захлопнулись, подбежал Прохоров.

— Заберите! — он швырнул Олло младенца. На пальцах капитана красовались бордовые отметины совсем не детских зубов, по правому боку расплывалось подозрительное темное пятно.

Экипаж тронулся под оглушительное «ААААААААААААААААА».

Через пять минут поездки тела внутри кареты располагались в таком порядке: Олло и Геремор стояли на коленях, голова к голове, у крохотного зарешеченного окошка в задней двери шарабана. Каждый из них пытался просунуть нос сквозь прутья и глотнуть хоть чуть-чуть свежего воздуха, ибо воздух внутри кабины был пригоден разве что для копчения драконов. По полу, с резвостью бешеной макаки, ползал слегка подросший Гиллигилл. Орк кусал эльфов за икры и прочие мягкие части тела, эльфы вскрикивали, скрежетали зубами, но от окошечка не отдалялись и орка к нему не подпускали.

Олло испытывал жгучее желание разорвать Геремора на мелкие кусочки и развеять их по дороге, но руки были скованы хитроумными кандалами с защелкой, а доброй потасовки в таком состоянии не устроить. Поэтому эльф, пользуясь своим новым естеством, доканывал незадачливого приятеля старинным женским способом:

— Что за напарник на меня свалился все эльфы как эльфы и только этот вечно что-нибудь отчебучит а я потом расхлебывай бестолочь проклятая чтоб ты подавился своими заклинаньями никакого житья от тебя нет чтоб тебя орки за уши подвесили и зачем я с тобой связался…

Он зудел и зудел на одной ноте без пауз, без роздыха, краем глаза с удовольствием наблюдая за тем как кислее и кислее становится физиономия Геремора.

Стражники, сидевшие в кабине и наблюдавшие за происходящим через стеклянную переборку, сочувственно покачивали головами: похоже, камера для черноволосого арестанта была наименьшей из бед.

— Димка, сделай приемник погромче, — сказал один из них другому. — Страсть не люблю слушать сварливых баб.

Сельская дорога, тянувшаяся от самого леса, нырнула в город. Слева и справа вдруг выросли дома — невероятно огромные и непередаваемо уродливые. Они напоминали окаменевшие стволы, изъеденные гигантскими древоточцами. Червоточины застеклили, занавесили и поселили в них людей.

Карет стало куда больше, чем на проселке. Движение то и дело останавливалось, и тогда возницы принимались ерзать в своих креслах, озверело вращать глазами и окуривать друг друга клубами голубоватого смердящего дыма.

Повозка с пленниками, пропетляв немного меж кошмарных башен, остановилась, наконец, у входа в серый трехэтажный дом, похожий на каменный ящик для инструментов. Двери открылись, и стражники вывели эльфов на свежий воздух, на площадку перед дверьми. Малолетнего Гиллигилла никто взять на руки не решился, и Олло пришлось вытягивать беснующегося орка за ногу. Держа младенца в вытянутых руках, так, чтобы клацающие зубы находились на безопасном расстоянии от жизненно важных органов, эльф затравленно огляделся.

Подошел Прохоров.

— Приехали, — сумрачно проговорил капитан. — До выяснения посидите в обезьяннике. Пацана придется с собой подержать, — жестко добавил он. — У нас не детский сад.

Олло не знал, что такое «детский сад», зато прекрасно понял слово «обезьянник». Воображение живо нарисовало толпу бабуинов, разрывающих арестантов огромными желтыми клыками. Эльф с воплем бросился к капитану.

— Почтенный Прохоров, за что такая гибель?! Мы не лазутчики, не воры, мы такие же стражи, как и вы и попали сюда случайно, без всякого умысла! За что же нас к обезьянам, господин Прохоров?

Олло ухватил капитана за локоть и этим мгновенно воспользовался Гиллигилл. Кровожадно угукнув, он с хрустом запустил зубы в правое плечо толстячка. Прохоров охнул, дернулся, но не тут-то было: орк не отпускал.

— Кусают! — завопил капитан.

Поднялся переполох. Ухватив младенца за бока, Олло принялся его трясти, пытаясь оторвать от жертвы.

— Отпусти, дура, он меня порвет! — завопил капитан и задрыгал ногой.

Эльф перехватил орка за пятки, Прохоров принялся дергать Гиллигилла за нос. Но младенец лишь крепче стиснул зубы. Из глаз капитана покатились крупные слезы.

Собралась толпа. Окна каменного ящика облепили его обитатели. Они размахивали руками и наперебой что-то кричали, но слов было не разобрать.

Вокруг поля битвы бестолково метались шестеро подчиненных Прохорова. Вдруг один из них — юный веснушчатый сержант — юркнул за железную дверь «ящика», и тут же появился снова с пожарным рукавом на плече. Глаза у парня вытаращились от ужаса, он без устали совершал крестные знаменья. Подтащив тугой от напора брандспойт насколько возможно, сержантик с криком «Сгинь, падла! Изыди!» рванул рычаг, открывающий воду.

Стрелковая подготовка явно была слабым местом веснушчатого героя. Первый водяной залп ударил по задним рядам зевак, вызвав визг и панику. Повалив нескольких бедолаг, струя дернулась и пошла влево, туда, где капитан вел неравный бой с малолетним орком.

— Выруби лейку, полудурок! — заорал Прохоров.