и поволокло к мутному зеркалу, висевшему на простенке меж окнами. Там в неясной глубине обозначилось взбешённое лицо Ев стихе я.

— Ты что творишь, стервец? — прошипел чародей. — Отравленное яблоко вздумал по блюдцу пускать? Знаешь, что оно тебе показало?

Лучше не знай. А ты ещё блюдце взял без каймы. Каёмка на блюдце — это грань мира. Без границы всякая потусторонняя дрянь к нам полезет. Как ты с ней управляться будешь, и, вообще, что теперь делать?

— Н-не знаю… — мямлил Микшан, более озабоченный судьбой носа.

— Не знает он… А кто знает? В общем, так: день тебе на всё про всё. Не управишься с Патрикеем, я с тобой быстро управлюсь. Будем надеяться, что раз ты ещё жив, то потусторонние силы разбудить не успел. Действуй!

— Как?

— Энергично!

Многострадальный нос энергично дёрнуло, изображение Евстихея исчезло. В комнату, позёвывая, вошла тётя Клава.

— Проснулся? Молодец… — Клава потянула носом. — А что гарью пахнет?

— Не знаю. Может, с улицы?

— Врать ты любишь, но не умеешь. Ладно, покуда ври, тренируйся. Но не вздумай соврать в делах денежных. О тебе я всё знаю, и что денег у тебя нет и взять негде, и что документы не то потеряны, не то и не получены. Дома своего нет, родными и близкими не обзавёлся. Откуда такой взялся? Не иначе — детдомовский. Никому ты не нужен и приткнуться тебе некуда. Оно и хорошо, мне как раз такой работник нужен. Слышь, я тебя на службу беру. Будешь в моей фирме экспедитором. Знаешь, что это значит?

— Ну.

— Не ну, а уважаемая Клавдия Ивановна, объясни мне, дураку, мои обязанности. Куда надо бегать, что там делать.

— Я, может, ещё не пойду к тебе в батраки.

— Да куда ж ты денешься? Ты мне вчера по пьяни много чего наболтал. Как ты думаешь, откуда я знаю, что денег у тебя ни полушки, паспорт то ли потерял, то ли не получал. Прописки никакой, знакомых ни единой души. Откуда ты такой взялся. Эмигрант, что ли? Так и у тех есть за кого зацепиться. А тебе, кроме как за меня, цепляться не за кого. Так что слушай и вникай. Сейчас придёт машина. Вдвоём с Ромкой загрузитесь и поедете в город. Развезёте товар, Ромка знает кому. Я тебе бумагу дам, сколько кому сгружать. Товар сгрузишь, получишь деньги. Никаких расписок не надо, у нас по-честному. Деньги большие, но не вздумай попользоваться или вовсе сбежать. Я баба деревенская, но найду тебя в полчаса, хоть бы ты в Москву умотал или на Дальний Восток. Знаешь, что тогда будет?

— Догадываюсь.

— Нет, ты о таком не слыхивал. А впрочем, пора. Ромка гудит. Завтрака тебе не будет, с утра есть — живот мучить.

Вернёшься к обеду. Тогда и денег тебе твою долю отслюню. Не боись, не обижу. Всё понял? Тогда — пошёл.

— Погодь, — тормознул Микшан. — Товар-то, какой?

— Ну, ты простота! Пил ты вчера что? Это товар и есть.

— Понял. А если полиция?

— Так ты не попадайся. За то и деньги плачу. Но ежели что, вали всё на Ромку, мол, он подрядил тебя ящики грузить, а больше ты знать ничего не знаешь. Но учти, Ромка будет на тебя валить. Сумеете ментам головы задурить — отлично! Не сумеете, пойдёте под суд. Но обо мне, ни в коем случает — ни полслова, иначе припаяют вам груповуху, и загремите далеко и надолго.

— Что-то мне неохота в это дело ввязываться, — прогундосил Микшан.

— Так никто тебя не спрашивает. Да ты не боись. Не на грабёж тебя посылаю, на честную работу.

Ромкин фургончик ожидал у сарая. Обычный крытый грузовик, в таких развозят продукты по магазинам. По извечной шофёрской привычке Ромка дремал за рулём.

Засоню быстро пробудили, в фургон загрузили восемь десятков ящиков, в каждом из которых позвякивало двадцать четыре закупоренных поллитровки с драгоценным напитком.

Клава вынесла бумаги: неразборчиво заполненный путевой лист для Ромки, а для Микшана и вовсе не пойми какую бумажонку с неформальными пояснениями: Серёжик, Антонина и тому подобными. Никаких цен и адресов не было, ящики и бутылки считались оборотной тарой: сколько увёз, столько и привезти обязан, только бутылки увозились полными, а возвращаться должны были пустыми. Короче, дело у Клавы было поставлено на поток.

— Деньги будешь получать по счёту, но без расписок, — внушала хозяйственная тётка. — У нас всё по честному, не как в сельмаге.

Наконец, тронулись в путь. Микшан смотрел, как убегает встречь машине недавно отремонтированная лента шоссе и думал, что дело, кажется, оборачивается неплохо. Евстихей до города, поди, не достанет, от Клавы тоже можно сбежать, да ещё с деньгами. Грозить она, конечно, может, но не в полицию же ей обращаться, самогонщице. Ещё бы паспортом разжиться, и совсем было бы отличненько. Но и так нормуль.

В городе Микшан бывал, когда его с классом возили туда на экскурсию. Тут любой поймёт, что шляться на экскурсии — самое безнадёжное дело. С городом так не познакомишься.

Зато фургончик петлял по каким-то закоулкам, шикарные проспекты лишь изредка пересекал, у питейных заведений останавливаясь лишь возле заднего входа. Сгружали один-два ящика и отправлялись дальше. Серёжик с клавиной цидульки оказался лощёным барменом из сияющего ресторана, а Антонина — потрёпанной бабкой из пункта приёма пустых бутылок. Зато Серёжик взял один ящик кальвадоса, а Антонина — семь. Пачка денег в Клавиной сумке ощутимо толстела, и всё притягательней становилась мысль, что тут хватит на целый месяц роскошной жизни. О том, что будет через месяц как-то не думалось.

Последняя точка была на Микшанин взгляд странная. Вход с проспекта, резная парадная дверь, вывеска с золочёными буквами, всё, как в приличном заведении. «Досуговооздоровительный центр» — не какая-нибудь забегаловка, но дверь ведёт в крошечную пристроечку, в какой и забегаловке стыдно быть. Пристоечка даже не одноэтажная, прикрывает ход в подвал того дома, к которому она прилепилась.

В этот микроцентр следовало доставить десять ящиков кальвадоса и единственный ящик ракии. Слива давно отошла, и ракия у Клавы заканчивалась.

Ромик на этот раз особо помогать не стал, скинул ящики на тротуар и полез в кабину.

Внутрь занесёшь сам, а я поеду. Мне ещё кой-куда надо. А ты товар сдашь и в деревню вернёшься своим ходом. Автобусный билет Клавке сдашь.

Дверь в центр была не заперта, отремонтированная лестница и впрямь вела в подвальное помещение. Несмотря на низкие потолки, там также был порядок, уют и красота. На стенах под стеклом висели большие фотографии, на которых красовались парни в кольчугах