– Я сын конунга и никого не боюсь.

– Но разве не наш отец взял его в плен? И не братьяпревратили в калеку?..

Сакси фыркнул было – но потом подумал и ответил серьёзно:

– Ты знаешь, он всё молчал и не хотел со мнойразговаривать. Только спросил, что мне от него нужно, и я сказал, что ничего, ипоказал ему жердь. Тогда он взял полено и попросил у меня нож…

– И ты дал?!

– Дал, – ответил Сакси с гордостью. – Ведьиначе он мог решить, будто я испугался. Он вырезал мне меч, а стружки сжёг. Онрассказывал мне про Тора и великанов. А когда я собрался уходить, он сказал,что попросит ветер быстро донести меня домой. Я не поверил, но ветер вправдупеременился. Вот так!..

Два дня у Бёдвильд всё валилось из рук. Но по утрам на лужахуже хрустел юный ледок, а это значило, что конунга следовало ждать со дня надень.

И вот наконец, на второй вечер, когда все улеглись спать идлинный дом угомонился, Бёдвильд решительно вытащила колечко из кошеля. Проделав него тонкий шнурок. Повесила шнурок на шею, набросила шерстяной плащ и вышлаиз дому.

Лодочка младшего братца Сакси стояла на своём месте,привязанная за кольцо на носу. Бёдвильд едва распутала моржовую верёвку: Саксибыл великий умелец вязать узлы. Скинула башмачки, бросила их в лодку.Подвернула повыше платье, длинное, полоскавшееся по ногам. И спихнула судёнышков воду…

Было время отлива. Глубоко в небе висели серебряные клочьяоблаков, и свежий ветер понемногу оттаскивал их в сторону моря.

Полная луна светила как раз из-за острова Севарстёд…

Бёдвильд с детства знала и остров, и домик, и все подходы кнему. Пожалуй, днём она не испытала бы страха. Днём всё вокруг привычно изнакомо и нет нужды бояться, как бы вдруг не появилась на лунной дорожке ночнаявсадница-ведьма верхом на волке, со змеями вместо поводьев… Ночью страшно! Какзнать, не обернутся ли великанами все эти утёсы, такие красивые днём, на фонеясного неба! Не вздумают ли размять во мраке свои гранитные члены перед тем, каквновь застыть на рассвете?.. И не таятся ли здесь Скрытые Жители, те, чтопротягивают холодные руки прямо из камня, утаскивая к себе в скалузазевавшегося путника?..

Но хромой кузнец, к которому она шла, был для неё страшнейлюбого инеистого великана и даже самой старухи Хель, владычицы царства умерших…

Дверь хижины оказалась закрыта и даже приперта снаружиколом. Так, верно, оставил её Хильдинг, ездивший на остров накануне. Сквозьщели пробивался мерцающий свет, чувствовался запах дыма… Хозяин был дома.

Бёдвильд осторожно отодвинула тяжёлый кол, потянула на себядверь и заглянула вовнутрь.

Волюнд не спал…

Он сидел у стены, обхватив руками колени, и смотрел в огоньочага, поедавший кусочки сухого плавника. От его шеи к кольцу в стене тянуласьтолстая цепь. Такие же цепи были и на руках.

Когда заскрипела дверь, он медленно оглянулся. Увидел, чтоэто был не Нидуд и не Хильдинг, а всего лишь хозяйская дочь, и снова равнодушноуставился в огонь…

Осмелев, Бёдвильд вошла и прикрыла за собой дверь: негожевыпускать из дому и без того скудное тепло. Сделала несколько робких шагов иостановилась у противоположной стены, там, где он никак не сумел бы до неёдотянуться.

А Волюнд продолжал молча смотреть на язычки пламени, и егоглаза не мигали. Бёдвильд сказала так тихо, что едва сама себя расслышала:

– Волюнд… я пришла тебя попросить…

Давненько же он не слышал просьб. Одни только приказы да ещёоскорбительную брань. Он поднял на неё глаза. Он спросил:

– Что же у тебя случилось, Лебяжье-белая?

Вот так Бёдвильд впервые услышала его голос… И внезапноувидела перед собой не тролля, не колдуна, способного к злым чудесам, –просто человека, сотворённого, как и она сама, из плоти и крови. И этот человекбыл очень несчастен.

Бёдвильд торопливо развязала шнурок и показала колечко.

При виде его у Волюнда что-то метнулось в глазах. Метнулосьи пропало, так быстро, что Бёдвильд ничего и не заметила. Она виноватопрошептала:

– Вот…

Волюнд протянул руку, но Бёдвильд испуганно отшатнулась. Наего лице появилось подобие усмешки. Он сказал:

– Ты можешь бросить… Или надеть на прутик…

Бёдвильд разыскала в дровах тонкую щепочку, насадила на неёизмятый золотой ободок и так отдала кузнецу. И спросила, волнуясь:

– Ты починишь его?

Он ответил, помолчав:

– Я его сделал.

Осмотрев кольцо, он положил его на камень. Мгновениепомедлил. И стал подниматься на ноги…

Бёдвильд с перепугу едва не бросилась вон. Остановила еётолько мысль о цепях, надёжно удерживавших его возле стены. Но страх былнапрасным: несколько шагов в сторону, к пузатому глиняному кувшину, дались емумучительным трудом. Волюнд наполнил деревянную кружку, отхлебнул из неё иполеном пододвинул кружку Бёдвильд:

– Выпей со мной, хозяйская дочь, если не брезгуешь.

Бёдвильд не посмела ему отказать. Взяв кружку, она отпилаосторожный глоток… В кружке было скисшее молоко.

Волюнд сказал:

– Дай мне застёжку, которая у тебя на плече.

Ей не хватило смелости спросить, для чего. Она послушнорасстегнула серебряную фибулу-пряжку, скреплявшую шерстяной плащ, и на той жещепочке подала кузнецу. Он пододвинулся поближе к огню и склонился над кольцом.А Бёдвильд, понемногу успокаиваясь, прислонилась к стене.

Оказывается, не так уж и страшно…

Волюнд между тем, казалось, вовсе о ней позабыл. Колечкоживой искоркой вспыхивало у него в руках: он что-то делал с ним острым концомзастёжки. И Бёдвильд, наблюдая за ним, не могла отделаться от мысли – эти рукией что-то напоминали. Что-то знакомое и в то же время волшебное. Потом онапоняла. Руки кузнеца были похожи на крылья. Почему?.. Может быть, из-за теней,что отбрасывал метавшийся огонь?..

Некоторое время молчание стояло поперёк хижины, как глухаястена. Наконец Бёдвильд тихо сказала:

– Я удивилась, когда впервые увидела тебя… Я думала,отец привезёт гнома… старого бородатого карлика… а ты оказался совсем не таким…

Волюнд отозвался почти немедленно:

– Я тоже удивлялся, Лебяжье-белая. Мне лось, у такоговолка, как твой отец, и дети должны быть не дети, а мохнатые волчата.

Бёдвильд закусила губы и замолчала.

Волюнд долго трудился над испорченным кольцом, возвращаясвоему изделию первоначальную красоту. Бёдвильд наблюдала за ним.

Давно не видевший его мог бы и не узнать… Одеждазатрепалась, осунувшееся лицо заросло бородой, пострашнело… Прежними былитолько глаза. Эти глаза внушали ей страх.