– Я думаю, – сказал он, – это Тор сердится наменя, ибо я похитил лучшего из кузнецов.

Он без колебаний брал общую вину на себя: деяние, достойноевождя. Он сказал:

– Если Тор гневается, его гнев никак не назовешьнесправедливым.

Будто в подтверждение его слов, земля вздрогнула от новогогромового раската. Длинный дом так и озарился всполохами мертвенного света,проникшими сквозь дымовое отверстие крыши. Нидуд сказал:

– Я принесу в жертву вепря. И вот эту драгоценную чашу.

К рассвету гроза ушла в горы, не причинив его двору никакоговреда.

В ту ночь – так, по крайней мере, рассказывали впоследствии– многомудрая Трюд посоветовала мужу отвезти пленника на остров Сёварстёд,лежавший в море недалеко от устья фиорда, и поселить там в каменной хижине,давным-давно выстроенной собирателями птичьих яиц. И этому второму совету женыконунг также последовал, ибо он был, как и первый, разумен.

Когда настало утро, над берегом всё ещё висела туча иморосил дождь. Над морем же ярко светило солнце, и никто не мог понять, хорошаястояла погода или плохая.

Люди, позёвывая, друг за другом выходили из дома. Освежалипод дождиком головы, изрядно затуманившиеся на вчерашнем пиру.

Нидуд конунг посмотрел на спокойные морские волны и велелснаряжать весельную лодку. Нечего, сказал он, зря мочить льняной парус,купленный за серебро! Лодку на катках вывели из сарая, и рабы понесли в неемеховые одеяла, оружие, съестные припасы: конунг собирался провести на островенесколько дней.

– Где же наш кузнец? – спросил он, когда всё былоготово. – Не забыть бы его здесь!

Воины засмеялись.

Пленника потащили в лодку. Он не сопротивлялся – то лисовсем ослаб, то ли понимал, что это было бессмысленно…

Нидуд ещё зашёл в дом, туда, где у него стояли крепкозапертые сундуки – Трюд, хозяйка двора, ключи от них всегда носила на поясе.Подняв тяжёлую крышку, Нидуд наугад выбрал несколько колец; толстыми и грубымибыли те кольца, – кузнец, выковавший их, привык, видно, делать однитопоры…

Нидуд вновь вышел во двор и сказал:

– Вернусь, подарки привезу.

Лодка быстро бежала вперёд, увлекаемая пятью парами вёсел.Поместившись на носу, Нидуд смотрел то вперёд, на приближавшийся остров, товниз, в зелёную морскую пучину. Но не камни и не цепкие водоросли высматривалон в колебавшейся воде. О пленнике, попавшем ему в руки, наверняка ужепрослышали все окрестные тролли. Не захотят ли они отбить чудо-мастера изаставить его ковать для себя? Что же, меч у Нидуда был всегда наготове…

Старый Хильдинг держал рулевое весло, твёрдой рукойнаправляя судёнышко к цели. Ярл с юности привык водить корабли, и его не моглиперехитрить ни коварные мели, ни камни, великаньими зубами торчавшие из пучины.А уж все воды на несколько дней пути близ Нидудова двора Хильдинг ярл знал нехуже, чем свою постель в длинном доме у конунга. А её, эту постель, он всегдабезошибочно отыскивал и трезвым, и пьяным, и даже с закрытыми глазами…

Волюнд лежал на дне лодки, под ногами у гребцов. И смотрел внебо.

Одиноко торчала из бездонных морских глубин голая скала –остров Севарстёд… Ни травинки, ни кустика не росло на чёрных гранитных откосах,лишь местами тронутых пятнами мха… Только чайки, промышляющие рыбой, гнездилисьздесь на узких уступах, да ещё собиратели птичьих яиц не в добрый час поднялисьна эти скалы, выстроили жилище…

Домик, куда решили водворить пленного мастера, стоял наплече исполинского утёса, прислонившись к нему, словно воин, опившийся браги.Стены были сложены из камней. А чтобы не задувал внутрь холодный северныйветер, чья-то рука проконопатила щели мхом.

Когда все полезли по тропинке наверх, Нидуду случилосьнеожиданно оступиться. Будто живой, выскользнул из-под сапога предательскийкамень, и конунг упал на руки, больно ушибив локоть. Лишь чудо спасло его отполёта вниз, в стылую воду, плескавшуюся у подножия скал.

Нидуду привиделся в этом нехороший знак. Он сказал,помрачнев:

– Я упал. Видно, удачи мне здесь не будет.

Хильдинг, шедший сзади, возразил:

– Ты не упал, конунг. Ты просто коснулся этого острова,подтверждая, что он твой.

Нидуд усмехнулся:

– Ну что же. Пускай будет так…

Кто-то принёс сухого мха и сделал подстилку; Волюнда уложилина этот мох, возле стены, которой служила сама скала. Потом вкатили в хижинукамень, тяжёлый, чёрный, с плоской макушкой, и утвердили у очага. Он послужитпленнику наковальней. Рядом сложили кузнечные инструменты, которыми онпользовался ещё на свободе… Когда Волюнд увидел их, его глаза на мгновениеоживились. Но тут же потускнели опять.

Нидуд подошёл к нему, позвякивая в ладони своими кольцами.Он сказал:

– Ты будешь жить здесь. Я стану приезжать и привозитьтебе еду. Отдохни, если хочешь, и окрепни, а потом начнёшь ковать, что яприкажу. Или, может быть, ты возьмёшься за работу прямо сейчас? Сделайкрасивыми эти кольца.

Раскрыв ладонь, он показал ему золото. Волюнд молчаприподнялся на локтях и отвернулся к стене.

Нидуд остался стоять над ним, задумчиво теребя усы. Правдусказать, этого он ожидал менее всего. Почему-то ему казалось, что Волюнд ещё иблагодарить его будет за мягкосердечие…

Старый Хильдинг сказал ему, глядя в огонь, веселопотрескивавший между камнями:

– Мы можем заставить его, конунг. Разреши, я попробую…

Но Нидуд покачал головой и ответил:

– Нет. Ты не был с нами в походе, Хильдинг, ты незнаешь. Этим его не согнёшь. Пусть-ка лучше с ним поговорит голод!

Волюнду надели на руки оковы, а на шею – железный ошейник.От ошейника протянули толстую цепь к кольцу, намертво вросшему в стену.

Нидуд сказал ему:

– Мы подождём. Если надумаешь работать, скажи.

Минул день, потом другой… Волюнд неподвижно лежал на своейподстилке, отвернувшись к стене. И молчал.

– По-моему, мы зря дожидаемся, конунг, – на шестойвечер сказал Нидуду Хильдинг ярл. – Может быть, позволишь мне сделать, какя предлагал?

– Нет, не позволю, – сказал Нидуд, сидевший подругую сторону огня. – Мне работник нужен, а не мёртвое тело.

А Волюнд молчал по-прежнему, и было очень похоже, что жизньв нём постепенно угасала, как пламя костра, в которое забыли подбросить дров…Наконец, на восьмой день, когда в хижине с ним был только Хильдинг, он повернулк нему голову. И тихо проговорил:

– Передай своему вождю, что я буду ковать.

– Я вижу, мало понравилась тебе голодная смерть, когдаты посмотрел на неё вблизи, – с усмешкой ответил старик. – Тыпокорился. Это хорошо.