Я попыталась сесть, но руки представляли собой спутанный клубок трубок и прочего медицинского оборудования.

— Просто скажи, какой сейчас месяц! — потребовала я истерично.

— Сентябрь, — помятое выражение ее лица было невыносимым. — Шестое сентября.

Я откинулась на подушку, озадаченно хлопая глазами.

— Я думала, сейчас апрель. Я не помню ничего после апреля.

Я наскоро возвела стены, закрываясь от поражающей меня вспышки страха. Я не вынесу все напасти скопом — надо делать по одному шагу за раз.

— И что, лето действительно… закончилось? Вот так просто?

— Вот так просто? — повторила она невозмутимо. — Оно медленно тянулось. Каждый день без тебя… Одиннадцать недель абсолютного неведения… Бесконечная паника, беспокойство, страх, безысходность…

Я задумалась, проводя подсчеты в уме.

— Если сейчас сентябрь, и меня не было одиннадцать недель, значит, меня похитили…

— Двадцать первого июня, — любезно подсказала мне мама. — В день летнего солнцестояния.

Возведенная мною стена рушилась быстрее, чем я успевала ее мысленно восстанавливать.

— Но я не помню июнь. Я даже май не помню.

Мы смотрели друг другу в глаза, и я знаю, мы думали об одном и том же.

Как такое может случиться, что моя амнезия вышла за рамки тех одиннадцати недель, вплоть до апреля? Неужели такое возможно?

— Что сказал врач? — спросила я, облизывая пересохшие губы. — У меня была травма головы? Меня накачала наркотиками? Почему я не могу ничего вспомнить?

— Доктор Хаулет сказал, у тебя ретроградная амнезия, — мама замолчала. — Это значит, что часть воспоминаний, предшествующих поражению мозга, утеряна. Мы просто не были уверены, как далеко зашли потери. Апрель, — прошептала она себе под нос, и я видела, как из ее глаз улетучилась вся надежда.

— Утеряна? Как утеряна?

— Он думает, это психологическая травма.

Я обхватила голову руками, чувствуя пальцами жирность волос. Меня вдруг осенило, что я понятия не имею, где находилась все эти недели. Может, меня сковали цепями в каком-нибудь сыром подвале. Или связали в лесу.

Ясно одно: я давненько не принимала душ. Бросив взгляд на свои руки, я обнаружила пятна грязи, мелкие порезы и синяки. Через что я прошла?

— Психологическая? — я заставила себя выкинуть из головы все эти размышления, от которых меня все больше охватывала истерика. Я должна оставаться сильной. Мне нужны ответы. Я не могу сломаться. Если бы я заставила себя сосредоточиться, даже не смотря на пляшущие точки перед глазами…

— Он считает, ты блокируешь воспоминания, избегая чего-то травматического.

— Я не блокирую их, — я закрыла глаза, не в силах остановить скопившиеся слезы. Сделав судорожный вдох, я крепко сжала руки в кулаки, стараясь унять отвратительную дрожь в пальцах. — Я бы знала, если бы пыталась забыть пять месяцев своей жизни, — проговорила я медленно, стараясь придать голосу убедительного спокойствия. — Я хочу знать, что произошло со мной.

Если я и одарила ее сердитым взглядом, она проигнорировала это.

— Попытайся вспомнить, — она мягко настаивала. — Это был мужчина? Все это время ты была с мужчиной?

Была ли? До этого момента у моего похитителя не было лица. Разум услужливо подкидывал мне образ монстра, прячущегося в темноте. Густое облако неопределенности нависло надо мной.

— Ты ведь знаешь, что не должна никого прикрывать? — продолжила она тем же самым нежным тоном. — Если ты знаешь, с кем была все это время, ты можешь рассказать об этом мне. Что бы они тебе не говорили, теперь ты в безопасности. Они не тронут тебя. Они ужасно с тобой поступили, но это их вина. Их вина, — повторила она.

Всхлип разочарования вырвался из груди. Выражение «чистый лист» казалось до тошноты подходящим. Я собиралась озвучить свое отчаяние, когда в дверном проеме возникла тень. На пороге стоял детектив Бассо. Руки были скрещены на груди, в глазах читалась тревога.

Я инстинктивно напряглась. Мама, должно быть, почувствовала это. Она проследила за моим взглядом.

— Я подумала, что Нора может вспомнить что-нибудь, пока мы вдвоем, — объяснила она детективу Бассо извиняющимся голосом. — Я знаю, вы хотели допросить ее, я просто подумала…

Он кивнул, будто говоря «все в порядке». Затем подошел ближе, пристально глядя на меня.

— Ты сказала, у тебя нет четкой картинки воспоминаний, но даже туманные детали могут помочь.

— Вроде цвета волос, — вставила мама. — Может, они были… черными, например?

Я хотела ответить ей, что не помню ничего, ни малейших намеков на цвет, но я не осмелилась в присутствии детектива Бассо. Я не доверяла ему.

Инстинкты подсказывали мне, что с ним что-то не так. Когда он приблизился ко мне, волосы неприятно закололи у корней, и на мгновение по спине пробежали мурашки, будто по позвоночнику заскользил кубик льда.

— Я хочу домой, — были мои единственные слова.

Мама и детектив Бассо переглянулись.

— Доктору Хаулету нужно провести несколько тестов, — произнесла мама.

— Каких еще тестов?

— Что-то связанное с твоей амнезией. Это не займет много времени. И затем мы поедем домой, — она небрежно махнула рукой, что только усилило мои подозрения.

Я повернулась к детективу Бассо, мне казалось, у него есть ответы на все.

— Что вы не договариваете?

Выражение его лица было непоколебимей стали. Полагаю, годы коповской практики отшлифовали этот взгляд.

— Нам нужно провести несколько тестов. Убедиться, что все в порядке.

В порядке?

Что из этого может подходить под определение «в порядке»?

Мы с мамой живем на ферме, расположенной на границе между окраинами Колдуотера и отдаленными малонаселенными регионами штата Мэн. Выгляни в любое окно и ты словно очутился в прошлом. Бескрайняя не паханая целина с одной стороны, льняные поля, обрамленные вечно зелеными деревьями, — с другой. Мы живем в самом конце улицы Хоторн Лейн, а ближайшие соседи — в миле от нас. Ночью, когда светлячки окутывают деревья золотистым свечением, а воздух наполняется теплым ароматом мускусной сосны, совсем нетрудно поверить, что ты очутился в совершенно другом веке. И, дав волю воображению, я даже могу представить расположившийся неподалеку красный амбар и пасущихся овец.

Стены нашего дома покрыты белой краской, и крыльцо, перекошенное настолько, что это видно невооруженным глазом, опоясывает их по всему периметру. Окна с синими ставнями имеют узкую и вытянутую форму и противно скулят жалобным стоном при каждой попытке открыть их. Папа, бывало, говорил, что благодаря этому ему не придется устанавливать сигнализацию на окно моей спальни. Наша личная шутка, так как мы оба знали, что я не из тех дочерей, что тайком ускользают по ночам.