— Ви, мне нужно краткое содержание дней, ведущих к моему похищению, — начала я, переводя разговор на более серьезный уровень. — Я не могу отделаться от чувства, что похищение не было случайным. Должны были быть предостерегающие знаки, но я ничего не помню. Врач сказал, потеря памяти времена, но в данный момент мне нужно, чтобы ты рассказала, куда я ходила, что делала, с кем встречалась ту последнюю неделю. Просвети меня.

Ви ответила не сразу.

— Уверена, что это хорошая идея? Немного рановато для подобного стресса. Твоя мама рассказала мне о твоей амнезии…

— Серьезно? — прервала ее я. — Ты на стороне моей матери?

— Замолчи, — проворчала Ви, сдаваясь.

В течение следующих двадцати минут она пересказывала каждое событие той недели. Однако чем больше она говорила, тем глубже опускалось у меня сердце. Никаких странных телефонных звонков. Никаких незнакомцев, неожиданно вошедших в мою жизнь. Никаких необычных машин, преследующих нас по городу.

— А ночь моего исчезновения? — поинтересовалась я, прерывая ее на полуслове.

— Мы были в Дельфийском парке развлечений. Помню, я отошла купить хот-догов… и затем начался весь этот кошмар. Я услышала выстрелы, и люди в панике кинулись врассыпную. Я развернулась, чтобы найти тебя, но ты исчезла. Я подумала, ты поступила умнейшим образом — дала деру. Вот только на парковке тебя не было. Я хотела пойти обратно в парк, но приехала полиция и выпроводила всех. Я пыталась объяснить им, что ты осталась в парке, но они были не расположены к общению. Заставили всех разъехаться по домам. Я названивала тебе каждую минуту, но ты не отвечала.

Казалось, будто меня ударили под дых. Выстрелы? У Дельфийского парка была не самая лучшая репутация, но все же. Выстрелы? Это так странно — настолько вопиюще — что если бы мне рассказывал все это кто-то другой, я бы не поверила.

— Ви продолжила: — Больше я тебя не видела. Позже я узнала об этой истории с заложником.

— Истории с заложником?

— Очевидно, тот же психопат, что затеял стрельбу в парке, держал тебя в заложниках в будке механика под комнатой смеха. Никто не знает почему. В итоге он отпустил тебя и смылся.

Я открыла рот — закрыла. Наконец, я выдавила шокированное «что»?

— Полицейские нашли тебя, допросили и доставили домой около двух часов ночи. Тогда тебя видели в последний раз. Что касается парня, держащего тебя в заложниках… никто не знает, что с ним случилось.

И тогда все ниточки связались воедино.

— Должно быть, меня похитили из дома, — заключила я и продолжила: — После двух часов ночи я, очевидно, спала. Парень, что держал меня в заложниках, наверное, проследил за мной до дома. Что бы он ни задумал в парке, его прервали, и он вернулся за мной. И вломился в дом.

— В том-то и загвоздка. Не было следов борьбы. Двери и окна были закрыты.

Я обессилено опустила голову на ладонь.

— У полиции есть зацепки? Этот парень — кем бы он ни был — не может раствориться словно призрак.

— Они сказали, он, вероятно, использовал фальшивое имя. Но как бы то ни было, ты сказала им, что его зовут Риксон.

— Я не знаю никого по имени Риксон.

Ви вздохнула.

— В этом вся проблема. Никто не знает. — Она замолчала на мгновение. — Но вот что еще. Иногда мне кажется, будто мне знакомо это имя. Но когда я пытаюсь вспомнить откуда, разум становится неприкосновенно чист. Будто воспоминания там, но я не могу отыскать их. Словно… на месте его имени сверкает дыра. Это все странно до жути. Я уверяю себя, что, возможно, все дело в том, что я хочу помнить его, ну ты понимаешь? Будто, если я вспомню его — ура! Бинго! Мы нашли этого засранца. И тогда полиция сможет арестовать его. Все слишком просто, я знаю. А теперь я вообще бормочу без умолку, — сказала она. Затем тише добавила: — И все же… готова поклясться…

Дверь скрипнула и отворилась. Мама просунула голову, заглядывая внутрь.

— Я собираюсь ложиться спать. — Ее взгляд переместился на Блэкберри. — Уже поздно, и нам обеим нужно выспаться.

Она посмотрела на меня выжидательно, и я уловила скрытый смысл послания.

— Ви, мне нужно идти. Позвоню тебе завтра.

— Передавай ведьме привет. — И она повесила трубку.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросила мама, мимоходом забирая у меня телефон. — Воды? Еще покрывал?

— Нет, все нормально. Спокойной ночи, мам, — я выдавила мимолетную, но обнадеживающую улыбку.

— Ты проверила окно?

— Три раза.

Она все равно подошла к окну и подергала защелку. Посчитав, что она надежно заперта, она слегка улыбнулась.

— Не повредит проверить еще раз, правда? Спокойной ночи, солнышко, — добавила она, погладив меня по волосам и поцеловав в лоб.

Когда она ушла, я забралась под одеяло, прогоняя в голове все, что рассказала Ви. Перестрелка в Дельфийском парке, но зачем? Чего хотел добиться стрелок? И почему из тысяч людей, гуляющих в парке в ту ночь, он выбрал именно меня? Может, это чистое невезение, но мне так не казалось. Вся эта неизвестность кружилась в голове, доводя меня до изнеможения. Если бы только…

Если бы только я могла вспомнить.

Зевнув, я устроилась поудобнее и закрыла глаза.

Прошло пятнадцать минут. Затем двадцать. Перевернувшись на спину, я уставилась в потолок невидящим взглядом, пытаясь подкрасться к своим воспоминаниям и застать их врасплох. Поняв, что это не принесет никаких результатов, я попробовала более прямой подход. Я ударилась головой о подушку, стараясь выбить из нее образ. Отрывок разговора. Запах, который может натолкнуть на мысль. Что угодно! Но вскоре мне стало очевидно, что это тоже ни к чему не приведет.

Когда я выписывалась из больницы сегодня утром, я была уверена, что потеряла память навсегда. Но с просветленной головой, оставив первоначальный шок позади, я начинала думать об обратном. Я остро ощущала сломанный мост в мозгу и истину, маячившую на дальнем конце пропасти. Если я сама разрушила мост, в качестве защитного механизма от травмы, полученной во время похищения, тогда вероятно я могу его восстановить. Знать бы только как.

Начнем с черного цвета. Насыщенного, неестественно темного черного цвета. Я никому об этом не говорила, но цвет то и дело вспыхивает в памяти в совершенно случайной обстановке.

Когда это происходит, по телу пробегает приятная дрожь, и кажется, будто цвет нежно проводит пальцем по щеке, поднимая подбородок, чтобы я взглянула на него.

Знаю, глупо думать, будто цвет может ожить, но пару раз мне показалось, я уловила вспышку чего-то более материального за этим цветом. Пару глаз.

И то, как они изучали меня, волновало мое сердце.

Но как что-то, потерянное в памяти за этот период, может доставлять удовольствие вместо боли?