Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рокс помнила, как её удивила вырученная за продажу наркоты сумма.
Она оказалась очень большой.
Поэтому, когда Саблезубым потребовались деньги на очередную крупную сделку с оборудованием, Рокс, не долго думая, взяла на реализацию именно наркоту.
С тех пор этот желтый порошок плотно вошел в её жизнь. В основном они торговали только им.
Начались уличные войны с другими бандами. Появился страх перед Абрафо.
А потом и перед Алексом Багенге.
Пока они сбывали перекупленную электронику, в случае ареста ей не грозило ничего, кроме испытательного срока. Перейдя на торговлю наркотиками, Рокс Саеда себе и своим подопечным подписала смертный приговор.
И теперь он висел над ней, буквально осязаемый, заставляя просыпаться ночами и лежать, холодея, во тьме.
В ожидании чужих шагов.
И даже желтый порошок не помогал ей уснуть.
Теперь же, в надежде на спасение, она бросилась помогать Лиле Изуба. Своей единственной подруге. В душе Рокс понимала — это уже не поможет. Но появилась возможность хотя бы на несколько часов избавиться от страха.
Все вместе они вошли в библиотеку, с оружием наизготовку.
Первой шла Рокс, за ней Лила и Саймон.
Замыкающий процессию Тьер осклабился псицам у стойки администрации. Те испуганно отшатнулись.
Тьер был красив. И одновременно отталкивал. Его жестокость привлекала к нему, и одновременно заставляла бояться.
Лишь Рокс его не боялась совсем.
А зря.
Пума не устраивало ни его место в банде, ни род деятельности Саблезубых. Коммерческую жилку Рокс он не ставил ни во что. Тьер считал, что силой они заберут себе больше территории на улицах, вместе с бизнесом тех, кого они оттуда выгонят.
А вот тело Рокс его вполне устраивало. Ему не всегда нравилось с ней трахаться, это верно. Но гораздо больше ему понравилось бы трахать её как хозяину.
Полновластному хозяину.
Иногда он представлял, как выбьет ей зубы и засунет ей в рот свой член. Как уже не раз проделывал такое в прошлом с проститутками.
До тех пор, пока один из сутенеров не вырезал ему глаз. И отрезал бы яйца, если бы Тьер не вспорол ему живот, и не удавил его собственными кишками.
Рокс нуждалась в таком как Тьер Хатано. Ей требовался боевик, способный наводить своей жестокостью ужас на конкурентов. И Тьер прекрасно выполнял свою роль.
Но она его не устраивала.
Ему самому хотелось командовать Саблезубыми. Ему слишком нравилась власть.
И потому идея спуститься в подвалы вместе с Рокс ему тоже понравилась. Потому что там от неё можно было избавиться.
А уж с Саймоном и этой чистюлей из Абрафо он потом управится.
***
Тень передвинул по шахматной доске ладью на три клетки вперед, прикрывая своего короля от угрозы. Тяжелая фигурка бесшумно заслонила своего владыку, принимая на себя предназначенный ему удар.
Опустевшее поле матово блестело в тусклом свете.
Они играли в тесной каморке, пыльной и затхлой, заваленной книгами, наполненной запахом тлена бумаги и древесины.
Большинство фигурок, вырезанных из зеленого и красного мрамора, с белым рисунком прожилок, аккуратно стояли рядом с доской, на очищенном от пыли пятачке.
Словно безмолвные зрители, они наблюдали за сражением.
Игроки берегли фигурки и доску. Их объединяла вместе только доска, с её цветными клетками, зелеными и красными полями, с черным кантом по краям. В слабом свете казалось, что игровое поле доски обрывается в пустоту.
Никогда они не играли две партии подряд.
Тень начал развивать атаку на короля противника, между делом пытаясь дотянуть единственную оставшуюся у него пешку до края поля и возродить из неё ферзя. Ферзь, стоявший тут же, рядом с полем, с философским спокойствием наблюдал за его попыткой.
Тень достиг в искусстве шахматной игры больших высот. Он играл с детства, играл сразу хорошо, вдумчиво, побеждая гораздо более опытных противников. Попав сюда, он отшлифовал свое искусство до совершенства.
Он мог бы писать книги по обучению искусству шахмат, о клеточной стратегии и тактике, об обманных маневрах и отвлекающих ударах, о поэзии правильных клеток и лаконичных до абсолюта тяжелых фигурок.
Но никогда и ни разу он не смог выиграть у Ободранного.
Здесь, в вечном тлене, в царстве бумажного распада и гниения, среди завалившихся стеллажей, чьи полки высохли настолько, что весили меньше его шахматных фигурок, лишь один Ободранный был его партнером по игре.
Он не был ни единственным обитателем здешнего мира, ни другом Тени. Более того, он был его давним врагом. Впрочем, та вражда, прежняя, давно уже сошла на нет. Со временем пришла вражда другая. Время, словно в насмешку, вновь развело их по разные стороны. В первой своей вражде они убили один другого. Враждовать сейчас, будучи мертвыми, им в полной мере уже не удавалось. Уничтожить друг друга они все равно не могли.
Раньше Тень считал себя диалектиком. Ободранного он не любил. Он был готов с ним воевать, но как воевать с мертвым, будучи сам мертвым, не имел понятия. В диалектике вопрос бытия и небытия однозначен. Однако оказалось, что не только самому можно существовать при обоих состояниях одновременно, но и часть мира вокруг тоже способна пребывать в подобном виде.
Поэтому Тень в диалектике разочаровался. Он пытался делать заметки о ней, критически разбирая её постулаты, но любая найденная им бумага быстро рассыпалась в пыль.
Ободранный поддерживал его философские беседы на тему бытия и небытия. Самому ему было все равно, но он любил и общество, и хорошую беседу в целом.
Они сидели друг напротив друга, глядя на фигурки.
Тень — черный, худой и высокий волк — смотрел задумчиво. Ободранный — с мертвым блеском красных пятен на рысьей шкуре, в неизменном грязном сюртуке и высоком цилиндре — со своей вечной улыбкой.
Тень сливался с любым темным углом. Он исчезал в темноте или даже сумраке, чтобы соткаться в соседнем, таком же темном углу. Чем больше он ел, тем более худым и голодным становился.
Ободранный же ухмылялся всегда. В день его смерти нож разрезал ему рот от одного уха с кисточкой до другого. Его шкуру содрали заживо, но потом он надел её обратно.
Впрочем, она так и не приросла.
Ободранный всегда выигрывал в шахматы. В своей досаде от поражений Тень иногда обвинял его в чтении мыслей. Ободранный притворно обижался. Читать мысли он не умел. Он никогда не говорил Тени, что на его месте
