Мы «пережимаем» наше воздействие. Мы как бы «добиваем» ребенка нашими поучениями. Этим грешат многие родители.

— Ты зачем испачкал одежду?… — спрашивает ребенка мама. — Нет, ты мне ответь, ты почему испачкал?… (Сама постановка вопроса уже неправильная — ребенок испачкал одежду не «зачем», не «почему» — он ее просто испачкал. Уже испачкал — и разбираться в этой ситуации можно только с тем, как так получилось, чтобы в следующий раз он был аккуратнее!)

— Нет, ты на меня смотри, когда я с тобой разговариваю! — продолжает мама. — Ты мне объясни, почему ты такой грязный пришел!..

Ребенок молчит, потому что действительно не может ответить на все эти «почему».

— Я не слышу твоих ответов! — непримиримо произносит мама.

Ей все еще мало. Она хочет, чтобы ребенка «проняло». Но его давно уже «проняло». «Проняло» еще в ту минуту, когда он увидел, что испачкался. Когда услышал первую грозную фразу. Но маме все еще мало «педагогического» эффекта.

— Ты что, думаешь, ты будешь пачкать, а я буду стирать? Как ты хорошо устроился! У тебя совесть есть?…

На ее интонацию, даже ненависть в голосе — уже опущена голова, ребенок уже почти не дышит, он уже давно все понял, он уже сто раз внутри раскаялся, он уже готов, что называется, под землю провалиться от стыда. Но мама не унимается.

— И сколько это будет продолжаться? Ты собираешься и дальше ходить грязным? Ты так и будешь пачкать одежду? Не слышу ответа! — опять грозно говорит мама. Говорит все это, как врагу, забывая, что перед ней — ее ребенок, который всего-навсего в игре на улице испачкал одежду.

Мы унижаем детей, это нужно признать, и не просто унижаем, иногда — просто «размазываем» за какие-то их провинности, которые, как правило, не стоят такого бурного и «тщательного» реагирования. И именно поэтому поучение так часто дает обратный эффект. Мы учим, учим ребенка, воспитываем его, воспитываем, а он — не улучшается, а даже ухудшается.

Этот метод — наше взаимодействие с ребенком, наша поддержка его в познании окружающего мира, самого себя, своих поступков — мог бы быть прекрасным методом воспитания, если бы нас не «заносило» в значимость, если бы мы видели перед собой равного себе, хорошего и уважаемого нами человека. Тогда нам не нужно было бы менять интонацию разговора о луже, которая появилась потому, что прошел дождик, на недовольную и гневную в разговоре с ребенком, который ступил в эту лужу. Тогда бы мы могли ровно и спокойно объяснить ребенку, что ходить по лужам можно только в сапожках, что вода в луже грязная, поэтому она пачкает ботиночки. А не переходить на крик: «Куда тебя понесло! Да что это за ребенок такой!» И действительно, чего орать, когда он уже стоит в луже?!

Когда мы рассказываем и объясняем что-то ребенку, в котором видим уважаемую нами личность, наша интонация всегда ровная, мирная, дружелюбная. Действительно, чего нам «рожи корчить», чего нам высокомерно отчитывать, когда мы говорим на равных с хорошим человеком?

Но если мы видим в ребенке мелкого хулигана, непослушного, вредного ребенка — вот тогда наша интонация и наши лица во всей красе и передают наше истинное отношение к нему.

Есть еще одна особенность того, как мы зачастую используем этот метод.

Мы говорим детям, что нельзя брать чужое, что нехорошо драться, что надо мыть руки перед едой, надо застилать постель… Мы говорим, говорим, но это не работает.

Почему? Да потому, что мы сами не соответствуем этому. Мы учим тому, что сами не выполняем.

Родители меньше всего прощают своим детям те пороки, которые они сами им привили.

Фридрих Шиллер

«Нехорошо брать чужое», — говорю я ребенку и запрещаю брать мои вещи. Но сама я хожу в рубашке мужа или надеваю мамин халат — и отчитываю дочь, которая надела мои туфли или намазала губы моей помадой.

Мы читаем детям лекции о необходимости соблюдать чистоту, убирать игрушки, наводить порядок в комнате. А что творится в наших комнатах? На наших письменных или кухонных столах? В наших шкафах? Всегда ли мы сами соответствуем тому, чему поучаем?

Мы читаем целые лекции нашим детям о микробах, об инфекциях, о мухах, которые их переносят, о необходимости мыть руки перед едой. Но сами мы — моем их? Всегда?

Если бы мы сами всегда мыли руки перед едой, то нам не приходилось бы говорить об этом. Если мы каждый раз перед едой вместе с ребенком моем руки — это для него становится нормой, правилом жизни. Он даже не задумывается, нужно ли это делать, — он просто это делает. Ежедневно, по крайней мере три раза в день. Но вот если мы сами не моем руки систематически и так же систематически не следим за тем, чтобы он их мыл, — этот навык у ребенка не формируется. Но у нас появляется повод для поучения:

— Тебе сколько раз сказали — надо мыть руки!

— Опять руки не помыл? Ты когда научишься руки мыть?

Детям нужны не поучения, а примеры.

Жозеф Жубер

И мы снова вынуждены читать проповеди:

— Ты что, не понимаешь…

Есть еще одна специфика именно этого метода воспитания. Мы считаем, что нам нужно говорить детям важные и правильные вещи. И именно в этом — в постоянном говорении, постоянном поучении многие родители и видят свой родительский долг.

И мы говорим. Говорим долго, проникновенно, возмущенно, недовольно. И то, как мы говорим с нашими детьми, иногда похоже на радиопередачу.

Ребенок что-то натворил — ты начинаешь вести радиопередачу на тему: «Как нужно было себя вести». И, проведя радиопередачу, с чувством глубокого удовлетворения от самого себя, с чувством полностью выполненного родительского долга — покидаешь ребенка. До следующей радиопередачи под названием «Надо соблюдать порядок» или «Надо ответственно относиться к учебе». Радиопередачи эти ребенок уже много раз слушал. И он на самом деле давно уже перестал их слушать, потому что знает все, что он в них услышит.

Радиопередачи эти, по большому счету, не имеют никакого смысла. Но я же должна говорить… Я же должна ребенку сказать…

Самое забавное, что наши «радиопередачи» на тему воспитания дети, действительно, в большинстве случаев вообще не слышат. Хотя делают вид, что слушают. Сами возрастные особенности детей способствуют этому. Устойчивость их внимания очень мала, они не могут быть долго сосредоточенными на одной деятельности, особенно если она так знакома и неинтересна. И их внимание переключается на что-то другое, на то, что их больше занимает в эту минуту.

Я помню себя такой мамой: моя дочь стояла в углу, а я ходила по комнате и возмущенно говорила: «Ты что, не понимаешь?! Постой и подумай… Пока не поймешь — будешь стоять в углу!» Я читала ей целые проповеди, пока она стояла в углу. Всегда, когда я вспоминаю об этом, я чувствую себя настоящей идиоткой. Ребенок там, в углу, небось, уже давно рассматривал, какие цветочки нарисованы на обоях, или думал о чем-то своем, важном, детском. А я все ходила по комнате, упиваясь звуками собственного голоса, с абсолютной уверенностью, что я сейчас воспитываю ребенка. Я чувствовала себя в такие минуты настоящей мамой, выполняющей свой родительский долг. И поражалась — какой непонимающий ребенок мне достался!